Дедушка туман стих: ПОНЕДЕЛЬНИК — ВОСКРЕСЕНЬЕ с 11:00-19:00 Выходной — ПЯТНИЦА. Каждый последний ВТОРНИК месяца — санитарный день

Содержание

ПОНЕДЕЛЬНИК — ВОСКРЕСЕНЬЕ с 11:00-19:00 Выходной — ПЯТНИЦА. Каждый последний ВТОРНИК месяца — санитарный день

Государственное бюджетное учреждение культуры Краснодарского края «Краснодарская краевая юношеская библиотека имени И.Ф. Вараввы» (ГБУК «ККЮБ») ведет свою историю с 16 июля 1980 года. В январе 2008 года по распоряжению губернатора Краснодарского края библиотеке было присвоено имя известного кубанского поэта И.Ф. Вараввы.

С 1991 года библиотека первой на Кубани приступила к внедрению новых информационных технологий, когда были автоматизированы все библиотечные процессы, создан электронный каталог, открыт компьютерный читальный зал, внедрена система штрихового кодирования. С помощью специалистов ГБУК «ККЮБ» за несколько лет новые технологии были внедрены во всех библиотеках края.

Особенное место в деятельности библиотеки занимает ежегодная Международная конференция «Через библиотеки – к будущему», которая проводится с 2000 г. и является одной из самых востребованных профессиональных площадок, где повышают квалификацию, обмениваются опытом и представляют инновационные библиотечные проекты специалисты, работающие с молодежью в России и странах ближнего зарубежья.

Читателями библиотеки ежегодно являются более 25 тысяч человек. Этому в значительной степени способствуют популярные в молодежной среде долгосрочные инновационные проекты: Евразийский библиотечный Интернет-форум, объединивший читателей и библиотекарей 5 стран, духовно-патриотический проект «Это едино и свято: Родина, память, язык», краевой молодежный кибертурнир, интеллектуальный проект «IQ выше среднего», где для молодежи Кубани, Адыгеи, а также Астрахани, Волгограда и Нальчика проводятся научно-популярные онлайн-лекции с известными учеными, политическими деятелями и представителями творческих профессий и многие другие проекты.

Ежегодно для своих читателей библиотека проводит около тысячи мероприятий, в том числе духовно-нравственной и патриотической направленности. Для читателей в библиотеке работают 7 молодежных клубов по интересам.

Большую многообразную многолетнюю работу ведет ГБУК «ККЮБ» с молодыми читателями-инвалидами: доставка литературы на дом, приоритетное обслуживание в библиотеке, специальные мероприятия, раскрытие творческого потенциала, психологическая поддержка.

Стихи а. Е. Екимцева для детей

Дедушка Туман

Лес — в карман,

Поля — в карман

Спрятал

Дедушка Туман.

Спрятал копны

И стога.

И лужайки,

И луга.

Даже солнышко

В карман

Спрятал

Дедушка туман.

Только он

Совсем забыл,

Что карман

Дырявым был.

За рекою

В гору лез —

Потерял

Поля и лес.

Потерял потом

Луга,

Копны сена

И стога.

У высокого кургана,

Где дремал

Костра дымок.

Из дырявого кармана

Солнце

Вылезло само!

* * *

Эй, дорожки!

— Эй, дорожки, эй, дорожки,

Не устали ваши ножки?

Отвечали нам дорожки,

Отвечали длинноножки:

— Хоть и рано нынче встали —

Далеко не убегали.

Только были в росном поле,

В тихой роще, в новой школе.

На делянке, на покосе,

На реке и в шумном просе.

Только бегали на грядки

Да в лесу играли в прятки.

Да мальчишек перегнали,

Да в лесу лису видали.

Только были, только были,

Только были где — забыли!

— Эй, дорожки, эй, дорожки,

Не промокли ваши ножки?

Отвечали нам дорожки,

Отвечали длинноножки:

— Где промокнуть-то могли мы —

догонял нас долго ливень.

Мы ручей перескочили,

Только пятки намочили.

Пробежали по болоту,

Не разбрызгав даже воду.

Да еще по росным травам

Покружили за дубравой.

Да еще за огородом

Перешли речушки вброд мы.

Бултыхнулись, переплыли

Сколько раз — давно забыли!

* * *

Ехал дождик на коне

Незнакомою округой,

Пропыленным большаком,

Крутогорьем, полем, лугом,

Теплый дождик шел пешком.

Шел пешком — устал

Немножко:

Ветер сбоку, ветер в грудь.

Ой ты, дальняя дорожка,

Ой ты, дальний-дальний путь.

Подошел к селу поближе

Предвечернею порой.

Видит: конь пасется рыжий

В длинных травах под горой.

«Я на нем подъехать должен,

Я устал, я шел полдня!» —

И вскочил тут теплый дождик,

Как мальчишка, на коня.

Дико фыркнул конь гривастый,

Хвост взметнул под облака.

Не возил еще ни разу

Он такого седока.

В блеске молний, в ярком свете,

У высокого плетня,

Дождь серебряною плетью

Посильней хлестнул коня.

И под черно-черной тучей

Он помчался на коне

По оврагам и по кручам,

По заречной стороне.

Стихи а. Е. Екимцева длявзрослых

Как тебя по отечеству, Россия?

И впервые

Невзначай спросил я,

Стоя в буйных травах на лугу:

Как тебя по отечеству,

Россия?

А Россия просто —

не могу!..

А потом в степи,

Где гулки грозы,

А хлеба, как лунные лучи,

Тот же самый повторил вопрос я

Перед жаркой жатвою в ночи.

Отзвенели косы,

откосили.

И в лесу, похожем на зарю,

Говорю я: милая Россия,

Отчество скажи мне, говорю.

Ливнями омыты обелиски

У дорог,

средь сел и деревень.

Это им под вечер

низко-низко

Кланяется солнце каждый день.

Поутру

туман раздвинет синий,

Соберет ромашки на лугу…

Как тебя по отчеству,

Россия?

А Россия просто —

не могу!

Гул моторов в тундре

и в предгорьях,

Гул моторов в мареве степей.

И гоняют утренние зори

Над моей землею голубей.

Спутники над миром закружили,

Обживаем космос, как тайгу.

Мать — Россия,

отчество скажи мне,

А Россия просто —

не могу!

…Падал первый снег,

Все падал, падал

Вместе с предвечерней синевой.

И стоял

прапрадед мой

средь сада

Долго с непокрытой головой.

Звездный свет снежинки разносили,

И светились ивы на лугу.

Как тебя по отчеству,

Россия?

А Россия просто —

не могу!

…Березняк,

как будто светлый ливень,

Хлынул за околицей села.

Дед мой шел и шел неторопливо,

Отложив на час-другой дела.

Небо за околицею рделось,

Знать, кукушке вечно куковать,

И ему по отчеству хотелось

Древнюю Россию называть.

…Первый снег,

он скоро снова ляжет

На луга,

на пашни,

на жнивье.

Мать-Россия,

кто же мне подскажет

Отчество твое?

* * *

Ваша светлость, березы…

Августовские грозы,

Синий дым на реке.

Ваша светлость,

березы,

Как вы там, вдалеке?

Как вы там у обочин,

Как вы там под горой?

Что кукушки пророчат

Вам рассветной порой?

В родниковом заречье,

Там,

где сосны тихи,

Льются ль песни под вечер

И звучат ли стихи?

О продымленных пущах,

О сгоревших ночах,

О России,

несущей

Шар земной

на плечах?

О метелях и грозах,

Позолоте жнивья,

Ваша светлость,

березы,

Как там мама моя?

Так ли ярок платочек

Средь лугов и полей?

Что кукушки пророчат

Доброй маме моей?

Дайте я на бересте

О себе напишу.

Вы зайдите к ней в гости,

Я вас очень прошу.

Это близко-преблизко,

Перейдите жнивье,

Передайте записку,

Навестите ее.

В полночь ли,

на рассвете,

Как меня иль отца,

Добрым взглядом приветит

У ступенек крыльца.

Ну, ступайте смелее,

Всей ватагой,

смелей!

Станет в доме светлее

Старой маме моей.

Августовские грозы,

Синий дым на реке.

Ваша светлость,

березы,

Как вы там,

вдалеке?

* * *

Светло в России от берез

…И санный след,

И след колес

И в полночь разглядел бы я:

Светло в России от берез,

Светло от снега белого.

От меловых заречных круч

И вишен цвета сильного.

От новых срубов,

Белых туч,

Плывущих над Россиею.

И счастлив я, что здесь я рос,

И то мне сердце радует,

Что снежный свет

Родных берез

На всю планету падает!

* * *

Лесная арфа

Из дремучих

задумчивых

брянских лесов я,

Друг мой, друг,

ты со мною сейчас помолчи.

Слышишь,

сосны — стозвонные струны басовые —

Кто-то трогает, трогает в тихой ночи.

Натянули века

меж землею и тучами

Эти струны живые за рекою Десной.

Прикоснулась заря,

как смычком,

первым лучиком,

Прикоснулась торжественно

к арфе лесной.

Прикоснулась —

И арфа лесная в смятении!

Вот и мы околдованы,

как глухари.

Эта музыка —

о героическом времени,

Уходящем в бессмертие

в свете зари.

Эта музыка —

и о первых весенних проталинах,

И о звездах, упавших в лесном далеке,

О ромашках седых

и о ландыше маленьком

С крупной-крупной

слезой на щеке.

Из дремучих

задумчивых

брянских лесов я.

Друг мой, друг,

ты со мною сейчас помолчи.

Слышишь,

сосны — стозвонные струны басовые —

Кто-то трогает, трогает

в тихой ночи!

* * *

Пусть уехал я далеко,

За моря, за степное жнивье,

Но в лесной стороне родником

Бьется сердце мое.

Я листвой меж стволов кружу,

Накружусь, упаду на мох,

И, раскинув руки, лежу

Перекрестком лесных дорог.

Я лежу за рекой Десной

И в распутицу, и в сенокос.

Разметались травой лесной

Пряди русых моих волос.

Хорошо в родной стороне.

Соловьи в тишине ночей.

Месяц волосы чешет мне

Золотым гребешком лучей.

На лесном

обрыве крутом

Не однажды,

мой друг, еще

Руку я

кленовым листом

Оброню на твое плечо.

Пусть уехал я далеко,

За моря, за степное жнивье,

Но в лесной стороне родником

Бьется сердце мое.

* * *

Белые березы,

Белые снега,

Белые морозы, белая пурга.

Белые туманы,

Белые сады.

Белые лиманы,

Белые пруды.

Белый пух

И льдины,

Белый снеговей —

Древние седины

Родины моей.

* * *

Я одинок, как острова Анжу…

Я одинок, как острова Анжу,

В дорогу одиноко ухожу…

Я прохожу редеющею пущей,

Я полон и волнений и тревог:

Скажите мне, а кто из нас, живущих,

На ветровой земле не одинок?

Лес одинок и одиноко поле,

И одинок малинник за жильем.

Кукушка горько плачет поневоле

В печальном одиночестве своем.

Вздыхает филин, лось трубит у сосен,

В потемках затерялся ветра свист.

И одиноко оглянулась осень,

И одинок гонимый ветром лист.

И одинок поток, в горах ревущий,

И лунный свет, упавший на порог.

Скажите мне, а кто из нас, живущих,

На ветровой земле не одинок?

* * *

Песнь о Ставрополе

Глядит на синие просторы,

На гор серебряную цепь

Мой город, уходящий в горы,

Мой город, уходящий в степь.

Немало трудных верст осилив,

Смахнул дорог седую пыль.

Широкий плащ просторов синих

Спадает с плеч его в ковыль.

Кружат орлы — не накружатся в небе,

Держат на крыльях то ливни, то зной,

Город и горы, город и степи,

Ставрополь город, город родной.

Вот теплой вешнею порою,

На радость будущих веков,

Он вместе с ласточками строит

Дома у белых облаков.

И вспоминая всех героев,

На огневом закате дня

Он с непокрытой головою

Стоит у Вечного огня.

Кружат орлы — не накружатся в небе,

Держат на крыльях то ливни, то зной.

Город и горы, город и степи,

Ставрополь город, город родной.

А по ночам под шум зеленый

Каштанов и дремотных лоз.

Он преподносит всем влюбленным

Букеты крупных южных звезд.

Да он и сам влюблен в просторы,

И гор серебряную цепь,

Мой город, уходящий в горы,

Мой город, уходящий в степь.

Кружат орлы — не накружатся в небе,

Держат на крыльях то ливни, то зной.

Город и горы, город и степи,

Ставрополь город, город родной.

Раздолье гор, степей раздолье,

Одна судьба, один союз.

Ему навстречу с хлебом-солью

Выходит сам седой Эльбрус.

Его ветра тепло встречают,

Заводят шумный разговор.

И на руках его качают

В краю степей и синих гор.

Кружат орлы — не накружатся в небе,

Держат на крыльях то ливни, то зной.

Город и горы, город и степи,

Ставрополь, город, город родной.

* * *

А я о женщине грущу,

О женщине тридцатилетней,

О вечерах заречных летних

Пойду, пойду и постучусь.

Меня хлестнут тугие ветви,

Меня у двери бросит в дрожь.

На стук не сразу мне ответит,

В конце концов ответит все ж.

И щедро ярким лунным светом

Ночь озарит ее лицо.

Тут десять лет за нею следом

Из комнат выйдут на крыльцо.

И мы пройдем тенистым садом

Туда, где ярче лунный свет.

И на скамье меж нас присядут

Все десять лет, все десять лет.

Потом за росными хлебами,

В мерцанье голубой звезды

Фотографировать на память

Нас будут лунные пруды.

Когда заря деревья тронет

И солнце выпрямится свет,

То нас окружат на перроне

Все десять лет, все десять лет.

* * *

Ни до звезды, ни при луне

Не вышла женщина ко мне,

Не вышла в час, не вышла в три,

Спит беспробудно скрип двери.

Шепчу, склонясь к большой луне:

«Не вышла женщина ко мне».

Не вышла в час, не вышла в три,

Не вышла в отсветах зари.

А я спешил, а я летел,

Ах, как я ей сказать хотел,

Сказать: «устал я день-деньской,

Искать тебя в толпе людской!»

* * *

Я к матери приехал год назад

Я к матери приехал год назад,

Я ощутил земли родимой пряность.

Мы не спеша вошли в притихший сад,

Прошли к реке сквозь раннюю багряность.

Багряность эту по реке несло

Меж берегов задумчивых и кротких.

И уплывало легкое весло,

Отбитое рекой у черной лодки.

Был ближний лес осенних криков полн,

Поля и долы осень обнажала.

И черное весло по гребням волн

Листва, толпясь, в багряность провожала.

Я у реки хотел отнять весло,

Я побежал по берегу крутому.

Но вдруг весло волною отнесло

И окунуло в потемневший омут.

Паутинок плыли нити,

Мама радовалась мне.

Захотелось походить ей

По заречной стороне.

И сама себе в утеху,

Каждой ели и сосне

Говорила: «Сын приехал,

Появился, как во сне!»

Говорила каждой круче,

Повторяла всем полям.

И седой листве летучей

И высоким журавлям.

В тихой роще, где помглистей,

Под недальний скрип колес,

Обнимали маму листья

Желтых вязов и берез.

Обнимали возле елей,

Светлой радостью делясь —

Веселились, что с постели,

Как ни трудно, поднялась.

Что опять полегче стало,

Что шагает по меже.

Шла со мной и вспоминала

Позабытое уже.

Вот сюда, за темный омут,

В детство давнее свое,

Поутру гусиный гомон

Пригоняла на жнивье.

И бывало, где-то здесь вот,

У взволнованной реки,

При луне с июнем вместе

Собирала васильки.

Рожь с утра до ночи жала

Вот у этих синих троп

Да баюкала, держала

Развихрастый каждый сноп.

И проворными руками

Коноплю брала легко.

А заря под облаками

Растекалась широко.

Растекалась светом слабым,

Разрумянив край земли.

И послышался ей запах

Темной-темной конопли.

Из былого на минутку

Возвратила синева

Чью-то песню, чью-то шутку,

Чьи-то звонкие слова.

И опять все в давнем тонет,

Все теряется вдали.

Только вот ее ладони

Не отмылись от земли.

Молотить да жать бы вечно,

От рассвета дотемна.

Ой заречье, ой заречье,

Дорогая сторона!

Как тобой мы обогреты,

Как нам дорог твой порог,

Удивляясь, как поэты,

Тихо шли мы без дорог.

Все бродили по заречью,

Меж собой вели мы речь.

С полем — встреча, с лесом — встреча,

Сколько их, желанных встреч!

А в листвяный желтый ворох

Плач роняли журавли.

Маме сгорбленный пригорок

Поклонился до земли.

Круча низко поклонялась

Старой матери моей.

Мама вдруг остановилась,

Поклонилась тоже ей.

Становилась робко мать.

Оглянулась робко мать.

Тут ее, волнуясь, листья

Стали снова целовать.

Над полями, над лесами

Угасал осенний день.

У плотины перед нами

Пробежала ночи тень.

Дремлет сладко, беспробудно

Потемнелый отчий кров.

У печи — большая груда

Смоляных замшелых дров.

За окошком ивы никнут,

Шепчет рыжая трава.

И листвой, и земляникой

Пахнут свежие дрова.

О, тепло родимой хаты,

Ты в наследство нам дано.

Прислонясь к печи, ухваты,

Спины грея, спят давно.

Спят кувшины, табуретки…

И, рыжее кирпича,

Кошка дремлет на загнетке,

Что-то ласково урча.

Под холодной темной высью,

Ощущая неуют,

Припадают к стеклам листья,

По-над окнами снуют.

Листья вьются, листья кружат,

Не спешат на землю лечь.

Знать, и впрямь хотят послушать.

Ну о чем ведем мы речь?

Ну, а мы в ночную пору,

В озарившем нас тепле,

Продолжаем разговоры

О своем родном селе.

«Как живем мы тут? Да что же,

Не сидим пока без дров.

И немало-то пригожих

Понастроено дворов.

Все живут, сказать-то, славно,

Как не жили до сих пор.

Раньше что: ну стол, ну лавка,

Да под лавкою топор.

А теперь в селе живущим

Даже за полночь светло.

Только вот никак от пьющих

Не избавится село.

Друг-то твой, с которым школу

Ты заканчивал одну,

Включит громко радиолу

И давай лупить жену.

Пусть бы пил… да дети ж, дети…

Как же им с таким отцом?

Я прошу тебя: в газете

Пожури его словцом.

Ну, а так живем, как надо.

Все худое утекло.

Те, кто выехал когда-то,

Возвращается в село.

Тянет всех родное небо,

Всем одни сердца даны:

Что без соли, что без хлеба,

Что без отчей стороны.

Запропал и сам ты где-то

У других полей и рощ.

Все по свету, все по свету,

Все кочуешь день и ночь.

Сколько раз на печке жаркой

Вьюжной лютою зимой

Вдруг тебя мне станет жалко:

Где ты? Как? Сыночек мой?

Но и в сумерках ненастных

Не виню — свое верши.

Не виню, что все богатство

У тебя — карандаши!

Уж твоя такая доля.

Только где ни пребывай,

А родных берез во поле

Никогда не забывай.

Поминай места родные,

Память сердца вороши.

Письма нам хоть доплатные,

А почаще все ж пиши.

И опять — с какой-то болью,

Поправляя свой платок:

«А годов тебе-то сколько,

Ты скажи-ка мне, сынок?

Ни один не сед твой волос,

И, как хочешь, верь не верь,

До чего ж, скажу, ты молод —

Не стареют, знать теперь!

Нам досталась непогода,

Скольких нас-то замела?

Я давно в твои-то годы

Одинокою была!

Как и выдержали люди?

Хоть бы взять у нас в селе.

А скажи, войны не будет,

Тихо будет на земле?

«Знать, не будет», — говорю я,

Чуть помедлив, чуть спустя.

Мать сидела, пригорюнясь,

Руки кроткие скрестя.

«Хоть бы ей не быть, войне-то,

Ни вблизи, ни вдалеке.

Дети плачут, помни это,

На едином языке».

Прокралась в сердце мамы дрожь

И примешалась к боли.

Привиделось: пылает рожь

Во всем бескрайнем поле.

Дым стелется и так, и сяк

Под свистом бомб летящих.

Пред небом крестится ветряк,

В огне по грудь стоящий.

И, убегая от огня,

Набравшись вдоволь страху,

Мать тащит за руку меня

По дымному оврагу.

И вновь — по спелой, спелой ржи,

По дымной ржи высокой.

Огонь пылает у межи,

Огонь войны жестокой.

На рыжем носится коне

Тропинками крутыми.

Густая рожь в дыму, в огне,

Хлеба в огне и дыме.

Огонь догнать нас норовит.

Мать о спасенье молит.

А рожь горит, кругом горит,

Рожь корчится от боли.

И возле гулкого огня,

В полынном черном дыме,

Мать то прижмет к себе меня,

То рожь, упав, обнимет.

И на виду у милых мест,

Над опаленным хлебом,

Ветряк горящий поднял крест

Перед горящим небом.

Дымится дальний косогор,

И зной висит палящий.

Все кажется ей до сих пор —

Бежит по ржи горящей.

Бежит, уходит от огня,

И тащит за ручонку

Огнем задетого меня,

Вихрастого мальчонку.

Бежит она по дымной ржи,

Сквозь огненное жито.

«Не будет, сын мой, ты скажи,

Еще такой беды-то?»

А я на мать смотрю, смотрю,

А время память будит.

Ну что тут скажешь? Говорю:

«Наверно, мать не будет!»

Мама за сердце взялась,

Глянула устало.

С табуретки поднялась,

Еле-еле встала.

Ивы гнулись у крыльца,

Листья шелестели.

«Было б плохо, коль сердца

Наши б не болели.

Что бы стало оттого?

Кто б кого приветил?

Знать, никто б ни за кого

Не болел на свете.

Нет, уж людям до конца,

По людской их доле,

Не сберечь свои сердца

От душевной боли».

Грустят журавли о весне,

О каждой речонке и речке.

Ах, мама, приснись хоть во сне,

Стоящей на старом крылечке.

В знакомо неярком платке

Постой на щелистом крылечке,

И я появлюсь вдалеке,

И я покажусь из-за речки.

И радость не пряча в груди,

Руками всплесни — и под вечер

Навстречу мне, мама, иди,

И буду бежать я навстречу.

И русый мой чуб теребя,

Скажи, как сказать ты умела:

«Как долго ждала я тебя,

Глаза я свои проглядела».

И радостно я затужу

На старом знакомом пороге.

В глазах я твоих разгляжу

Свои все пути и дороги.

Высокие январские сугробы,

Наш дом в снегу почти что до бровей.

По-над оврагом медленные тропы

Заносит молчаливо снеговей.

Кругом снега. Я поднимаюсь в гору.

И вижу я еще за полверсты:

На кладбище сугробы, как соборы,

Над куполами их кресты, кресты.

Пред ними, холодея от мороза,

Почти что в состоянье немоты,

Склонились деревенские березы,

Склонились белоснежные кусты.

А снегири, как ранние зарницы,

Как дети отгоревших в ночь зарниц.

И на сосне неведомые птицы,

И на березах посвист зимних птиц.

Качают птичьи голоса березы,

Светясь, снежинки меж крестов снуют.

О мама, не тужи, что я промерзну,

Птиц не могу спугнуть — пускай поют!

*** *** ***

В единый день чтения вслух звучали стихи Александра Екимцева

В этом году на Ставрополье единый День чтения вслух «Читаю Я и весь Край» был приурочен к 90 – летию А. Екимцева и назывался «Поэтическая дорожка Александра Екимцева».
Целью этой акции является привлечение внимания подрастающего поколения к творчеству замечательного ставропольского поэта, формирование патриотических чувств и нравственных ценностей юных жителей Ставрополья, рассказали в центральной детской библиотеке. В акции приняли участие малыши из детского сада №1 «Солнышко». Ребята, выбрав свое любимое произведение, эмоционально и артистично его декламировали. Учащиеся лицея № 8 вместе с сотрудником библиотеки – филиала № 2 для чтения выбрали стихи, сказки из сборника А. Екимцева «Кому чего хочется».
В библиотеке-филиале № 1 учащиеся 7 класса школы № 9 для акции выбрали военную тематику: читали отрывки из поэм «Брянский лес», «В самый первый день войны», стихотворения «Наш долг», «Ливнями омыты обелиски», «Не забыто, что когда-то…». В едином Дне чтения приняла участие и кисловодская поэтесса В. Палканова, и учащиеся детской музыкальной школы № 2. В библиотеке-филиале № 3 к акции были привлечены юные читатели и воспитанники детского клуба им. Цандера. Они читали веселые стихи из сборников «Дедушка туман», «Ехал дождик на коне». Громкие чтения «Я в сердце светлость берегу…» с участием шестиклассников СОШ № 2 прошли в библиотеке-филиале № 5. Под девизом «2019 секунд сказочного чтения» состоялась акция для юных читателей в библиотеке-филиале №9. В течение всего дня детям, посетившим библиотеку, предлагалось выбрать сборник со стихами А. Екимцева и зачитать вслух любые строчки из его произведений. Не остались в стороне и читатели поселков Аликоновка и Зеленокумский. На импровизированной «поэтической дорожке» недалеко от Центральной детской библиотеки прошел флешмоб с участием сотрудников Центральной детской библиотеки и учащихся лицея №4, который продолжился у мемориального комплекса «Журавли».
Поэт мечтал, чтобы дети воспринимали окружающий мир в светлых тонах, любили природу и знали о ней как можно больше. В течение всего дня библиотекари старались привлекать внимание к творчеству нашего земляка, донести детям ту светлую и добрую поэзию, которая поможет расширить кругозор, сделать детство задорным и радостным, ведь добрые книжки Екимцева открывают детям лучшие стороны мира, воспитывают человека чуткого, отзывчивого, любящего свой край, считают библиотекари.

Светите, белые берёзы

30 августа исполнилось 83 года со дня рождения известного российского и ставропольского поэта Александра Ефимовича Екимцева, большая часть жизни и творчества которого связана с нашим краем. В этом году, в апреле, исполнилось 20 лет, как нет с нами этого талантливого кудесника слова. Но с нами живут, и хочется верить, что будут жить вечно, его стихи, его незабываемые строчки о наших родных российских берёзах, снежный свет которых на всю планету падает. С нами живёт его имя, которым названа краевая детская библиотека. Недаром говорят, что памятники, как бы крепко они не были сложены, всё равно разрушит время. Память же народная вечна.

Лучшие стихи его – и детские, и взрослые – родились здесь, на Ставрополье. Я близко знал поэта, его творческую кухню и долгие годы дружил с ним.

В конце 60-х — начале 70-х годов прошлого века я работал в краевой молодёжной газете «Молодой ленинец». Александр Ефимович часто заходил в редакцию, мы с ним советовались, и редакция предоставляла возможность поэту публиковаться на страницах газеты. Его поэмы «Фронт над облаками» и «Брянский лес» впервые были напечатаны именно в молодёжной газете. И я всегда с волнением и читаю, и слушаю проникновенные строки поэта:

Из дремучих, задумчивых
Брянских лесов я,
Друг мой, друг,
Ты со мной сейчас помолчи.
Слышишь — сосны стозвенные
Струны басовые –
Кто-то трогает, трогает
В тихой ночи.
Натянули века меж землею и тучами
Эти струны живые за рекою Десной,
Прикоснулась заря, как смычком,
первым лучиком,
Прикоснулась торжественно к арфе
лесной,
Прикоснулась и арфа лесная в смятении!
Вот и мы околдованы, как глухари!
Эта музыка о героическом времени,
Уходящем в бессмертие в свете зари.
Эта музыка – и о первых весенних
проталинах,
И о звёздах, упавших в лесном далеке,
О ромашках седых и о ландыше
маленьком
С крупной-крупной слезой на щеке.
Из дремучих, задумчивых брянских лесов,
Друг мой, друг, ты со мною сейчас
помолчи!
Слышишь, сосны – стозвенные струны
басовые –
Кто-то трогает, трогает в тихой ночи.

…Так начиналась литературная передача о творчестве Александра Екимцева «Разреши мне грустить о тебе», которая звучала в эфире Ставропольского краевого радио почти 43 года назад, в августе 1969 года, когда поэту было только 40 лет. Её подготовили тогда журналист Владимир Ушаровский, режиссёр Геннадий Пересыпкин, звукооператор Виталий Настасенко, а вели передачу актёры Ставропольского драматического театра имени М. Ю. Лермонтова Лидия Шапоренко и Валерий Исаев.
И, если включить на компьютере диск с этой передачей, запись которой хранится в фондах краевого радио, то мы услышим и чудные голоса актёров, и голос самого поэта, и вновь дотронемся до узоров его стихов и испытаем те же волшебные чувства добра и света, какие испытывали в ту далёкую пору современники А. Е. Екимцева.

…И санный след,
И след колёс
И в полночь разглядел бы я:
Светло в России от берёз,
Светло от снега белого.
От меловых заречных круч
И вишен цвета сильного,
От новых срубов,
Белых туч,
Плывущих над Россиею.
И счастлив тем, что здесь я рос,
И то мне сердце радует,
Что снежный свет
Родных берёз
На всю планету падает!

Последняя строфа этого стихотворения высечена на надгробном памятнике Александра Екимцева, ушедшего от нас, но оставившего 29 книжек великолепных стихов. Не только для детей, но и для нас, взрослых, романтиков, любителей и почитателей его поэзии, чувствующих силу его лирической души, сказавшего так, как никто до него. Недаром ещё Александр Сергеевич Пушкин писал: «В мире нет ничего выше музыки, но и та – поэзия». И стихи А. Е. Екимцева действительно звучат, как музыка:

Светите, белые берёзы,
Светите рощам и полям,
Светите пашням и покосам
И одиноким журавлям.
Светите селам и деревням
И тихой речке под мостом,
Пусть проникает свет ваш древний
И в каждый пруд, и в каждый дом.
И в сумрак улиц отдалённых,
Где ни одной берёзы нет,
И на тропинки всех влюблённых
Пусть льётся ваш неяркий свет.
Светите и воде, и суше,
И небесам в полночной мгле,
Пусть проникает свет ваш в души,
Рождённых на моей земле.
И пусть не меркнет свет ваш древний
В любом распахнутом окне,
Светите всей моей деревне,
Светите всей моей стране!

— Да, берёзы, – это верстовые столбы поэзии. Всегда придут новые люди и скажут по-своему, а берёзам, по-моему, в русской поэзии светить вечно, — так сказал поэт почти полвека назад, но звучит так проникновенно и современно, как будто сказано вчера.
Александр Ефимович поздно пришёл в поэзию, но сделал в ней очень много. Жизнь его была неустроенной. После окончания Московского государственного института культуры в 1960 году он приехал в Ставрополь, работал в библиотеке и, конечно же, занимался творчеством. И в 1962 году в журнале «Мурзилка» печатается первая подборка его детских стихов. Агния Барто даёт им высокую оценку. В том же году в краевом книжном издательстве выходит первая книжка поэта для детей «Десять добрых тропок».
А потом наступают 70-е – самые урожайные в творчестве Александра Ефимовича годы. Издаются его новые книги «Дедушка туман», «Белый ливень», «Деревушка на сосне», «Шишки под осиной», «В последних числах декабря». Он вступает в Союз писателей СССР.
И как бы апофеозом стихов для детей выходит его книжка, которую он назвал «Хоровод загадок».
Дети, они тоже его берёзки. По лесам, по полям, по лужайкам ходит он и советуется. С цветами, кротами, ежами, с туманами даже советуется: что ребятам сказать, чем ребят удивить? «И несут ему цветы, и несут ему кроты, и несут ему ежи, и несут ему туманы сказок полные карманы».
В народе говорят так: «Что остаётся после нас: памятники или память? Памятники, как бы крепко они не были сделаны, всё равно разрушит время. Память же народная вечна». Так и творчество поэта Александра Екимцева. Оно изучается, читается, спрашивается людьми самого разного возраста. Но крепче всего его стихи любят дети самых разных возрастов и поколений.
На днях зашёл я в библиотеку имени поэта. Встретился с Ларисой Борисовной Какабадзе. Она давненько работает здесь заместителем директора. Разговорились. Вспомнили Александра Ефимовича, заговорили о его творчестве, как лучше донести до юных читателей ту светлость и ту радость, которые присутствуют во всех стихах поэта.
— Эти памятные дни мы отмечаем вместе с его дочерью Лилей поклонением могиле А. Е. Екимцева, организацией серий выставок и встреч, подготовкой творческих разработок в помощь читателям, — говорит Лариса Борисовна. — Специалисты библиотеки на базе стихотворных загадок поэта подготовили в электронном виде мультимедийную книжку «Почитаем – угадаем», которая отправлена в каждую детскую библиотеку (а их в крае 65). Это позволяет ребятам не просто познакомиться с творчеством поэта, но и визуально увидеть персонажей его книжек и поиграть с ними.
Кроме того, в библиотеке создана полнотекстовая база данных «Чудесная страна Александра Екимцева». Она полностью выложена в Интернете, и дети могут знакомиться с творчеством поэта на страницах этой базы. Таким образом положено начало созданию электронной библиотеки для детей по произведениям Александра Екимцева. В логотипе библиотеки использован персонаж известного стиха поэта «Ехал дождик на коне». А ещё сотрудники библиотеки оформили постоянно действующий информационный стенд о жизни и творчестве поэта, а на абонементе организовали читательский уголок с литературными произведениями, где ребята оставляют свои отзывы о прочитанном и свои творческие работы — рисунки, лепку, разные поделки. Вот одна девочка вышила бисером самого Дедушку Тумана.
Так что творчество поэта живёт не только в его стихах, а благодаря энтузиастам и профессионалам, работающим в краевой детской библиотеке имени поэта, сохраняется в повседневном бытии и в сознании детей. И действительно, память живёт не только в памяти, но и в делах людей, которые юных читателей приобщают к светлому, хорошему, доброму, чему посвятил всю свою жизнь Александр Ефимович Екимцев.
Жаль вот только, что у библиотеки нет своего издательства или хотя бы каких-либо средств для переиздания произведений А. Е. Екимцева. А ранее изданных книжек становится всё меньше и меньше. Их просто не хватает. В то же время министерство культуры края почему-то способствует изданию книжек других современных, притом взрослых писателей, которые пытаются писать для детей, совершенно не зная детской психологии. Да и таланта у этих авторов явно недостаёт. Но вот почему-то их издают, а Екимцева нет.
Да, знакомая картина нашей повседневности. А вот его детство… Его детство катилось по щекам совсем не детскими слезами – горькими от едкого дыма пожарищ. Его деревня трижды горела за одну войну. Чёрными, перепачканными галчатами сидели они на печных трубах, тоже одиноких и бездомных. И от этого спешил он в своих стихах, бежал по лесам и полям, чтобы побольше собрать детям радости.
— И ещё, может быть, от понимания того, что дети больше всех на свете нуждаются в счастье, — не раз повторял поэт. — Вот такое понятие у меня…
И тут же создавал волшебные строчки нового стиха под названием «Дедушка туман»:

Лес в карман, поля в карман
Спрятал дедушка туман,
Спрятал копны и стога,
И лужайки, и луга,
Даже солнышко в карман
Спрятал дедушка туман.
Только он совсем забыл,
Что карман дырявым был.
За рекою в гору лез,
Потерял поля и лес,
Потерял потом луга,
Копны сена и стога.
У высокого кургана,
Где дремал костра дымок,
Из дырявого кармана
Солнце вылезло само.

…Вспоминается и такое. Воскресным августовским днем мы — Саша, я и краевед Владимир Парфененко — по какому-то поводу встретились в центре города, в старом парке у прудика, по глади которого скользили чудо-лебеди. Александр Ефимович рассказывал нам об истории парка. Надо отметить, что вообще-то он знал историю Ставрополя в мельчайших подробностях, до основания, и поражал нас описанием исторических деталей.
Когда мы в уютном кафе распили бутылочку самого «крутого» в то время и популярного в журналистских кругах вина под названием «Портвейн-777», речь зашла о музыке, литературе и поэзии. Екимцев любил их глубоко и преданно, я бы сказал, самозабвенно. Саша стал читать только что написанные им стихи «Разреши мне грустить о тебе». Я вслушивался в музыку стиха, она будила недавние воспоминания, рождая мелодию. Я напел ее. Саше понравилось. А Володя Парфененко, оценив мотив, вызвался саккомпанировать на «фоно». А где?
— Пойдем к Николаю Федоровичу, в музыкальную школу, — сказал Александр Ефимович. – Это же здесь, рядом. Мы спустились вниз по улице Дзержинского, в первую музыкальную образцовую школу, где композитор Н. Ф. Зинченко в ту пору был директором. Но она по случаю воскресенья была закрыта.
Тогда Саша, характерным жестом стукнув себя ладонью по лбу, произнес:
— Пойдем к Ирине Ивановне…
Через несколько минут мы вошли в дом на улице Дзержинского,105, напротив выхода из парка, где сегодня располагается музей имени Коста Хетагурова. Пожилая женщина, всплеснув руками, принялась обнимать Александра Ефимовича, восклицая:
— Саша, как я рада, проходите!
В углу большой комнаты стоял старинный черный рояль. В этот день я узнал еще одну историческую подробность из жизни нашего города. Оказывается, в этом доме бывал, а одно время проживал Коста Хетагуров, и эта женщина, тогда ещё девочка, помнила великого осетинского поэта. Володя Парфененко, испросив разрешения, прошёл к роялю и зазвучала мелодия. Володя попросил бумагу и карандаш и, прерываясь, тут же записывал ноты рождающейся песни-романса, который я напевал.
Через неделю мне позвонили с краевого радио. Это был Вольдемар Ушаровский — талантливейший, я бы сказал, уникальный журналист. Он готовил передачу о творчестве Александра Екимцева к его 40-летию. И, как он объяснил, передача уже готова, но не хватает заключительного аккорда. Я говорю: «Так нужно найти Парфененко. Он вчера записал мелодию на стихи Саши, а листок унёс с собой».
Но, как оказалось, Парфененко уже в студии, и от него Вольдемар узнал о песне. Меня попросили спеть у микрофона. Так я впервые попал в эфир, да ещё в такую замечательную передачу, которую вели, как я уже говорил, актёры драмтеатра Лидия Шапоренко и Валерий Исаев.
… Было это 27 августа 1969 года.
Позже, когда нашей Победе над фашистами страна отмечала 40 лет, Александр Ефимович написал стихи «Погибли под Москвой». Я прочитал, меня покорили строки: «Сам ЖУКОВ стойкость, мужество бойцам передавал» и «Давно мы стали дедами и слышим детский смех». Саша попросил: «Придумай мелодию!». И она как-то сама собой сложилась во мне. На этот раз ее записал и обработал звукооператор Валерий Мартыненко, голос которого ставропольцы слышали в ту пору ежедневно на краевом радио, т.к. он был ещё и диктором, а я возглавлял краевое радио и телевидение, являясь председателем краевого телерадиокомитета. Валерий Захарович написал новую оркестровку и к мелодии «Разреши мне грустить о тебе», а затем вместе со звукооператором Михаилом Ландиным записал обе эти песни в моем исполнении уже в современной обработке.
А вообще-то наша дружба и творческое сотрудничество с Александром Ефимовичем, начавшись ещё в 70-х годах, продолжались долгие годы. Его нельзя было не уважать за ту трепетную любовь к природе, к истории родного края, ко всему прекрасному, что есть в жизни и на земле. Саша вечно страдал от бытовой неустроенности, от безденежья. Когда он написал поэму «Брянский лес» — мы сразу напечатали ее в молодежке и выплатили повышенный гонорар. А потом – была его поэма о битве с фашистами в горах Кавказа «Фронт над облаками». И тоже первая публикация в молодежной газете. Как жаль, что нет сейчас такой газеты.
…Безвременно ушел из жизни Александр Ефимович, нет на земле и Вольдемара Ушаровского. Но память о них живет, звучат на дисках их добрые голоса и будят в людях добрые чувства – чувства любви к Родине, к жизни, и учат наших детей этим высоким понятиям.
А еще Саша очень любил море и особенно, как его маленькую частицу, Сенгилей. Иногда мы садились в мой старенький «Москвич» и мчались к Лохматому кургану, который высится к востоку от озера. Екимцев мог часами сидеть на кургане, оттуда открывается вид на это сказочное озеро, а за ним и на другое — Новоегорлыкское со станицей Сенгилеевской на левом берегу, а справа на север в прозрачной дали в хорошую погоду видятся контуры труб Ставропольской ГРЭС.
Где-то в году 70-м Александр Ефимович побывал в Крыму, в Коктебеле в доме отдыха писателей. Приехал притихший, задумчивый. Много рассказывал потом о тех местах. А однажды подарил мне книжку «Планерское» (Коктебель). На титульном листе экспромтом тут же написал такие стихи:

Ой, ты, Колька, пожалей —
Забери на Сенгилей.
Вдалеке от Сенгилея
Мне все больше тяжелее.
Сам с собой я тут в раздоре
На душе чернее моря!
Пожалей же, пожалей,
Забери меня отсюда
На любимый Сенгилей!
И тут же добавил о нашей избушке, сооружённой на берегу этого сказочного водоёма:
А в хатёночку к нам заглядывал
Непричёсанный Сенгилей…
Вот так это было 43 года назад. А кто хочет послушать радиопередачу тех лет, обращайтесь на краевое радио. Она есть там в фонотеке.

Николай МАРЬЕВСКИЙ

Стихи про белый туман | Стихи

Н. Борисова

Утром выпал снежок долгожданный,
Но под вечер растаял, исчез.
За окном – одеяло тумана
От земли и до самых небес.
Всё исчезло, куда – непонятно,
Ни домов, ни кустов больше нет.
Расплывается в облаке ватном
Фонарей апельсиновый свет…
Прямо в небо открою окошко –
Воздух пахнет, как спелый арбуз!
Белый, плотный – хоть ешь его ложкой!
Интересно, каков он на вкус?

—

Н. Цветкова Туман.

Из волшебного кувшина
Речка выпустила джина,
И поплыл он над водой
С длинной белой бородой,
Над полями, над лугами,
Ловко прячась за стогами.
Удалился в тёмный лес,
Заблудился и исчез.

—

Е. Липатова

Поле белое кругом –
Молочный океан…
В белой шляпе
Из воды
Выходил Туман.
Зябко кутается в плащ,
Слепо смотрит вниз…
Мятый шарф из киселя
Клочьями повис.
Плащ сползает со спины,
В дырах рукава…
На окраине земли
Ухнула сова.
И не стало ничего…
В поле у воды
Ветер веником подмёл
Клочья бороды.

В. Бредихин

Сегодня к нам пришел туман
Густой, как простокваша,
Упрятал будто бы в карман
Он всю деревню нашу.
Затем поля накрыл кругом
Простынкою белёсой,
Кузнечика под стебельком,
Зайчишку под березой.
Собой окутал хвойный лес
И холм, и мост, и речку,
И сквозь забор в мой сад залез,
Поднялся на крылечко.
И я сказал ему: «Привет!»
А он, как будто понял,
Ручищи протянул в ответ
И нежно-нежно обнял.

—

А. Тараман

Тает солнце островком
В белом море неба.
Стало небо молоком!
Солнце стало хлебом!

И. Токмакова

Кто-то ночью утащил лес,
Был он вечером, а утром исчез!
Не осталось ни пенька, ни куста,
Только белая кругом пустота.
Где же прячутся птица и зверь?
И куда же за грибами теперь?

М. Андреева-Доглядная

Облако низко к земле опустилось,
Дымом и пылью наполнилось, слилось.
Стало неясно, вокруг как обман,
Вот и спустился на землю ТУМАН.
Об образуется чаще ночами,
Утром осенним его мы встречаем,
Над водоёмами или в низинах
Туман оседает – всё стало невидно.
Может и летом он с гор опуститься,
Будет белеть, облаками клубиться.
Но ветер подул и рассеял туман:
Вот и закончился белый обман!

Т. Керстен

Шёл по городу Туман очень важно
И глядел по сторонам очень влажно.
Где ступал он, белый дым появлялся.
…И внезапно город наш потерялся.
Где-то спряталась полоска восхода.
Пешеходам не найти перехода.
А трамваи в корабли превратились,
По волнам Тумана вдаль покатились.
Не мигают огоньки светофора.
Не судачат старички у забора.
Даже друг мой закадычный Серёжка
Вдруг растаял, словно снег, на дорожке.
Но приплыл Воздушный Змей очень страшный,
Замахал блестящей саблей бумажной,
Закружился, словно смерч, в белом дыме,
Стал рубить Туману пряди седые.
И Туман на тучку влез, испугался.
…А наш город в тот же миг отыскался.

Красивые стихи про дедушку

Дедуля, я тебе желаю счастья,
Чтоб удача подмигнула,
Чудеса случались чаще.

Пусть надеждой жизнь закружит,
Все исполнятся мечтания,
Вдохновение верно служит,
А душа счастливей станет!

Дедушка приехал –
И мир перевернётся!
Я лопаюсь от смеха,
А он не улыбнётся.

В ракете мчу к Венере –
Он там меня встречает,
Вокруг такие звери –
Он вроде бы скучает.

К столу садимся снова –
Обычные котлеты,
Но ужина такого
Вкусней на свете нету!

Как быстро время тает,
Окутан снами дом…
Любой, небось, мечтает
О дедушке таком!

На работе его уважают,
Он начальник, сказать не боюсь,
Но с работы домой приезжает,
и начальником я становлюсь.
Я к нему забираюсь на плечи,
Я его примеряю очки
И ещё об него каждый вечер
Тренирую свои кулачки.
Ходит дедушка лёгкой походкой,
Всех быстрее съедает обед,
На лице ни усов, ни бородки…
Ну, какой же мой дедушка дед?!
Помогает мне делать уроки
Да играет с детьми во дворе
И нечаянно так, ненароком
Он в любой побеждает игре.
Но когда я его огорчаю,
Если стыдно ему за меня,
Я со страхом в душе замечаю,
Как сутулится деда спина,
Как морщинки сплетаются в сети,
В волосах седины — белый мел.
И готов я отдать всё на свете,
Чтобы дедушка мой не болел!

Может быть, порою внуки
И выкидывают трюки,
Но тебе желают, дед,
Долгих и счастливых лет!

В день мужской тебя поздравить
У нас тысячи причин!
И несколько не лукавя:
Дед – ты лучший из мужчин!
Воспитал детей отлично,
Взял всех внуков «на прицеп»
И желает каждый лично,
Тебе много долгих лет!

Растаял утренний туман,
Красуется весна…
Сегодня дедушка Иван
Начистил ордена.
Мы вместе в парк идём
Встречать
Солдат, седых, как он.
Они там будут вспоминать
Свой храбрый батальон.
Там по душам поговорят
О всех делах страны,
О ранах, что ещё болят
С далёких дней войны.
Походы вспомнят и бои,
Окопный неуют
И песни бравые свои,
Наверное, споют.
Споют о мужестве друзей,
Что в землю полегли;
Споют о Родине своей,
Что от врагов спасли.
Спасли народы разных стран
От рабства и огня…
Я рад, что дедушка Иван
Берёт с собой меня.

Красивые стихи папе и дедушке

Будь здоров и не болей,
Радостных желаю дней,
Бодрости тебе сполна,
И прожить тебе века!

Деда лучше не найти,
Будут легкими деньки,
Будь веселым, не грусти,
Воплощай свои мечты!

Не болит пускай спина,
Будет рядышком семья,
Улыбайся, бед не знай,
Никогда не унывай!

Милый мой дедуля,
Поздравляю я
С этим Днем Рождения
От души тебя!
Будь всегда веселым,
Пусть горят глаза,
Будь таким же добрым,
Лучшим ты всегда!

Милый мой и славный дед!
Тебе желаю долгих лет!
Ты — самый лучший, ты — герой!
Будь счастлив, дедушка родной!

Таких, как ты, сейчас не выпускают.
Ты, дед мой, уникальный экземпляр.
Я в день рожденья искренне желаю,
Не исчерпался, чтоб мужской твой шарм.
И дух твой боевой чтобы не падал,
Чтоб в каждом наступающем году
Имел всегда, и все, и сколько надо,
По жизни шел на полном, чтоб ходу!

Я желаю дедуле в жизни тихого счастья,
И почаще с роднею вечерами встречаться,
Чтоб наполнилось сердце благородным теплом,
Не смотря, что виски поросли серебром.
Обещаю дедуле брать с него лишь пример,
Потому что достойных сделал много он дел,
У него за плечами драгоценный есть опыт,
И сегодня напомнить об этом есть повод.
В день рождения светлый пожелаю тебе,
Чтобы солнце сияло беззаботно с небес,
Чтобы жизнь ты прожил лишь счастливо, без бед,
И всегда находил для семьи ты совет!

Дедушка приехал –
И мир перевернётся!
Я лопаюсь от смеха,
А он не улыбнётся.

В ракете мчу к Венере –
Он там меня встречает,
Вокруг такие звери –
Он вроде бы скучает.

К столу садимся снова –
Обычные котлеты,
Но ужина такого
Вкусней на свете нету!

Как быстро время тает,
Окутан снами дом…
Любой, небось, мечтает
О дедушке таком!

Пусть солнце каждый день встает
И звезды блещут чаще!
Пусть новый день всегда дает
Надежду, радость, счастье!

Любое дело на «ура!»
Все время удается!
И всем такой, как у меня,
Дедуля достается!

Нежные сердечные стихи дедушке красиво

С Днем Рождения, дедуля,
Сильный, добрый человек.
Будь здоров и духом крепок,
Будет славным пусть твой век!
Нам всегда безмерно важен,
Мудрый жизненный совет.
Оставайся нам опорой,
Еще много-много лет!
Мы тобой гордимся очень,
Ты один у нас такой.
Будь веселым и активным,
И не думай про покой.

Твой теплый взгляд и жизненная мудрость —
Святая составная моих дней.
Пусть жизнь твоя не терпит серость
И знай, что нет тебя родней!

Дед порой отца мудрей,
И спокойней, и добрей.
Сможет внучку он поднять,
Став мальчишкою опять!
Пусть же другом будет дед
Внучке много-много лет!

С днем рожденья, дед дорогой!
В этот день я хочу пожелать,
Чтоб ушли все печали долой,
И каждый свой день с улыбкой встречать.

Самый прекрасный, дед, самый любимый,
Оставайся таким, какой есть:
Чуть строгим, но добрым, всегда справедливым —
Всех достоинств твоих и не счесть!

Здоровья покрепче тебе я желаю,
Чтоб прожил еще сотню лет.
В общем, родимый, люблю, поздравляю!
Ты самый чудесный, мой сказочный дед!

Столько слов на земле не найдется,
Чтоб сказать, как ценю я тебя
За спокойствие и благородство,
За уменье быть мудрым всегда!

Пусть тебя не подводит здоровье,
Счастье дарит судьба день за днем,
Я от сердца желаю, с любовью,
Чтобы уютным был светлый твой дом!

С днюхой тебя, милый дед!
Сил, здоровья, долгих лет,
Оптимизма и удачи,
Пусть растет морковь на даче,
Бабушка пусть не ругает
И почаще наливает
Чаю крепкого с вареньем
И чуть-чуть для настроения.
А сегодня не чуть-чуть
Должен ты принять на грудь,
Потому что повод есть,
Праздник нынче в твою честь!

Красивые стихи дедушке и дедушке

Сегодня этот день много значит для меня,
Сегодня день рожденья твой, дедушка любимый,
И спешит тебя поздравить внученька твоя,
Пожелать здоровья, пусть будешь ты счастливым.
И пусть твой каждый новый день приносит лишь улыбки,
И радость наполняет твое сердце и душу,
Забудь, если свершил когда-то ты ошибки,
Наверное, так надо, ты ни кого не слушай,
Живи только, как хочешь, как нравится тебе,
И счастья я желаю на долгие года,
А если вдруг взгрустнется – ты улыбнись судьбе,
Она же пусть тебя не оставит ни когда.

Я хочу тебя поздравить
Дедушка с хорошим днем!
Пожелания оставить,
Пусть жизнь станет лучшим сном,

Пусть улыбки окружают
В этот день, родной, тебя,
И друзья не забывают…
Счастья долгие года!

Сегодня дедушку хотим
Поздравить в этот день рожденья,
Мы за тебя горой стоим –
Ты это помни, без сомненья.
Всегда тебе поможем мы,
На нас ты можешь положиться.
Здоровым оставайся ты,
По пустякам не стоит злиться!

Дедушка, ты добрый чародей,
Ты надежней всех моих друзей,
Компаньон веселых развлечений
И подсказчик жизненных решений.
С Днем рождения, любимый старичок!
Уложи груз лет в волшебный сундучок —
Пусть не мешает возраст пожилой
Жить и мечтать, как будто молодой!

С днём рожденья, милый дед!
Позабудь печаль и холод.
И неважно, сколько лет,
Если ты красив и молод.

В жизни — радость и успех,
Статен, бодр на удивленье!
Дедушка, прими от всех
Своих внуков поздравленье!

Дед, в прекрасный день рождения
Поздравления прими.
Я дарю посыл мощнейший
Уважения, любви.

Пред умом, твоей смекалкой
Я снимаю шляпу.
Научил меня всегда
Сдерживать ты клятву.

Пожелаю быть здоровым,
Молодым и сильным.
Интерес пусть к жизни будет
У тебя стабильным.

Валентин Петрович Катаев БЕЛЕЕТ ПАРУС ОДИНОКИЙ — Туман

В этот вечер Пете открылось много такого, о чем он раньше не подозревал.
Раньше существовали понятия, до такой степени общеизвестные и непреложные, что о них никогда даже и не приходилось думать.
Например — Россия. Было всегда совершенно ясно и непреложно, что Россия — самая лучшая, самая сильная и самая красивая страна в мире. Иначе как можно было бы объяснить, что они живут в России?
Затем папа. Папа — самый умный, самый добрый, самый мужественный и образованный человек на свете.
Затем царь. О царе нечего и говорить. Царь — это царь. Самый мудрый, самый могущественный, самый богатый. Иначе чем можно было бы объяснить, что Россия принадлежит именно ему, а не какому-нибудь другому царю или королю, например французскому?
Ну и, конечно, бог, о котором уже совсем нечего говорить, — все понятно.
И вдруг что же оказалось? Оказалось, что Россия — несчастная, что, кроме папы, есть еще какие-то самые лучшие люди, которые гниют на каторгах, что царь — дурак и пьяница, да еще и битый бамбуковой палкой по голове. Кроме того, министры — бездарные, генералы — бездарные, и, оказывается, не Россия побила Японию, в чем не было до сих пор ни малейших сомнений, а как раз Япония — Россию.
И самое главное — что об этом говорили папа и тетя. Впрочем, кое о чем уже догадывался и сам Петя.
В участке сидели приличные, трезвые люди, даже такой замечательный старик, как дедушка Гаврика, которого, кроме того, еще и били. Матрос прыгнул с парохода. Солдаты остановили дилижанс. В порту стояли часовые. Горела эстакада. С броненосца стреляли по городу.
Нет, было совершенно ясно, что жизнь — вовсе не такая веселая, приятная, беззаботная вещь, какой казалась еще совсем-совсем недавно.
Пете ужасно хотелось спросить тетю, как это и кто бил царя по голове палкой. Главное, почему именно бамбуковой? Но мальчик понимал уже, что существуют вещи, о которых лучше ничего не говорить, а молчать, делая вид, будто ничего не знаешь. Тем более что тетя продолжала быть той же приветливой, насмешливой, деловитой тетей, какой была и раньше, ничем не показывала своих чувств, так откровенно выраженных лишь один раз вечером.
Уже шел октябрь.
Акации почти осыпались. В море ревели штормы.
Вставали и одевались при свете лампы.
По неделям над городом стоял туман. Люди и деревья были нарисованы на нем, как на матовом стекле.
Лампы, потушенные в девять часов утра, зажигались снова в пять вечера. Моросил дождь. Иногда он переставал. Ветер уносил туман. Тогда рябиновая заря долго горела на чистом, как лед, небе, за вокзалом, за привозом, за костылями заборов, за голыми прутьями деревьев, густо закиданных вороньими гнездами, большими и черными, как маньчжурские папахи.
Руки сильно зябли без перчаток. Земля становилась тугой. Страшная пустота и прозрачность стояли над чердаками. В эти недолгие часы тишина стояла от неба до земли. Город был отрезан от Куликова поля ее прозрачной стеной. Он бесконечно отдалялся со всеми своими тревожными слухами, тайнами, ожиданиями событий. Он виднелся четко, почти резко и вместе с тем страшно далеко, как в обратную сторону бинокля.
Но портилась погода, небо темнело, с моря надвигался непроницаемый туман. В двух шагах ничего не было видно. Наступал страшный слепой вечер, потом — ночь.
С моря дул прохватывающий ветер. Из порта доносился темный, вселяющий ужас голос сирены. Он начинался с низких, басовых нот и вдруг с головокружительной быстротой взвивался хроматической гаммой до пронзительного, но мягкого воя нечеловеческой высоты и мрачности. Как будто вырывался с леденящим воем смертоносный снаряд и уносился во мрак непогоды.
В такие вечера Пете было даже страшно подойти к окну и, приоткрыв ставни, посмотреть на улицу.
На всем громадном и диком пространстве Куликова поля не было видно ни зги. Туманная тьма плотно соединяла его с городом. Тайны делались общими. Казалось, они незаметно распространяются от фонаря к фонарю, задушенному туманом.
Скользили тени редких прохожих. Иногда в темноте слышался длинный и слабый полицейский свисток. У штаба стоял усиленный караул. Раздавались грубые шаги проходящего патруля.
За каждым углом мог кто-то прятаться, каждую минуту могло что-то случиться — непредвиденное и ужасное.
И действительно, однажды случилось.
Часов около десяти вечера в столовую вбежала, не снимая платка, Дуня, ходившая в лавочку за керосином, и сказала, что пять минут назад на пустыре, под стеной штаба, застрелился часовой. Она передала страшные подробности:
солдат снял сапог, вложил дуло винтовки в рот и большим пальцем босой ноги спустил курок. Ему разнесло затылок. Дуня стояла мертвенно-бледная, с пепельными губами, все время развязывая и завязывая узел теплого платка с бахромой.
— Главное дело, говорят, даже записки никакой не оставил, — вымолвила она наконец. — Наверно, неграмотный.
Тетя изо всех сил сжала косточками кулаков виски.
— Ах, да какая там записка!.. — воскликнула она со слезами досады и положила голову на скатерть возле блюдца чая, где во всех подробностях, но крошечная, отражалась, покачиваясь, столовая лампа в белом абажуре. — Какая там записка! И так все ясно…
Из окна кухни, выходившего на пустырь, Петя видел блуждающие фонари кареты «скорой помощи», тени людей.
Дрожа от страха и холода, мальчик сидел на ледяном подоконнике пустой кухни, припав к облитому дождем стеклу, не в силах отвести глаза от темноты, в которой еще чудилось присутствие смерти.
Петя долго не засыпал в эту ночь, все время с ужасом представляя себе труп босого солдата, в полной караульной форме, с размозженным затылком и синим, загадочно неподвижным лицом.
Все же на следующее утро, несмотря на весь свой ужас, он не смог преодолеть искушения взглянуть на страшное место. Необъяснимая сила тянула его на пустырь. По дороге в гимназию он завернул туда и осторожно, на цыпочках, как в церкви, приблизился по мокрой от дождя и тумана гнилой траве к тому месту, где уже стояло несколько любопытных.
Возле штабной стены мальчик увидел выдавленную в сырой земле круглую ямку величиной с человеческую голову. Она была полна дождевой воды, бледно-розовой от примеси размытой крови. На этом месте мертвый солдат, вероятно, и стукнулся затылком.
Это было все, что осталось от ночного происшествия.
Петя поднял воротник гимназической шинели и, дрожа от сырости, некоторое время стоял возле ямки. И тут под ногами мальчик заметил какой-то небольшой кружок. Он поднял его и задрожал от радости. Это был пятак, черный и пятнистый, с бирюзовым лишаем вместо орла.
Разумеется, находка была случайная и к происшествию никакого отношения не имела. Вернее всего, пятак пролежал здесь с лета, когда его потеряли игравшие в орлянку мастеровые или обронила ночевавшая под кустом нищенка. Однако монета сразу приобрела в глазах мальчика значение как бы заколдованной, не говоря уже о том, что, помимо всего, это было целое богатство: пять копеек!
Отец никогда не давал Пете на руки денег. Он считал, что деньги легко могут развратить мальчика. Найдя пятак, Петя был вне себя от восторга.
Весь этот день, волшебно озаренный находкой, превратился для мальчика в сплошной праздник.
В классе пятак переходил из рук в руки. Среди товарищей нашлись люди, опытные в такого рода делах. Они божились, крестясь на купола Пантелеймоновского подворья, что наверняка это не что иное, как неразменный пятак, младший брат сказочного неразменного рубля. Он должен принести Пете неслыханные богатства.
Один мальчик — Жорка Колесничук — даже предлагал Пете в обмен на этот талисман завтрак вместе с корзиночкой и в придачу перочинный ножичек. Разумеется, Петя с грубым смехом отказался.
Но Жорка Колесничук не отставал.
Маленький, носатый — за что в первый же день пребывания в гимназии заработал прозвище «дубастый» — он ходил за Петей по коридору, в курточке до колен и в чересчур длинных брюках «на вырост», которые то и дело подворачивались под каблуки, мешая ходить, и канючил:
— Ну, дава-а-ай…
— Отчепись!
— Корзиночку и но-о-жик…
— Не треба.
— Петька, не будь вредный!
— Уйди, дубастый.
— Что тебе сто-о-ит… — ныл Жорка Колесничук.
— Сказано: нет! — неумолимо отвечал Петя.
Только круглый дурак согласился бы на такую мену.
Петя, задыхаясь, бежал из гимназии домой.
— Жада-помада! — кричал издали Жорка Колесничук, путаясь в штанах, угрожая: — Будешь помнить!.. Придет коза до воза и скажет мэ-э-э!..
Но Петя даже ни разу не обернулся: ему хотелось как можно скорее показать находку дома и во дворе.
Какова же была его радость, когда он увидел во дворе Гаврика!
Гаврик стоял на коленях, окруженный детьми, присевшими на корточки.
Он обучал их модной игре в ушки.
Петя еще даже не успел хорошенько поздороватья с приятелем, с которым не виделся столько времени, как уже был охвачен азартом. Они сыграли на пробу одну партию ушками Гаврика. Но это еще больше раззадорило Петю.
— Гаврик, дай на разживу десяток, — сказал Петя, протягивая руку, дрожащую от нетерпения. — Я, как только наиграю, так и отдам, святой истинный крест!
— Не лапай, не купишь, — сумрачно ответил Гаврик, высыпал ушки в байковый серый мешочек и аккуратно завязал его шпагатиком. — Ушки тебе не картонки. Они деньги стоят. Могу продать, если хочешь.
Петя ничуть не обиделся на Гаврика и не надулся. Он прекрасно понимал, что дружба дружбой, а каждая игра имеет свои нерушимые правила. Раз ушки стоят денег — значит, за них надо платить деньги, и никакая дружба тут не поможет. Таков железный закон улицы.
Но как же быть?
Играть хотелось мучительно. Буря пронеслась в душе мальчика. Он колебался не дольше минуты, полез в карман и протянул Гаврику знаменитый пятак.
Гаврик внимательно со всех сторон осмотрел подозрительную монету и покачал головой:
— Его никто не возьмет.
— А вот возьмет!
— А вот не возьмет!
— Дурак!
— От такового слышу… Пойди в лавочку разменяй.
— Поди ты разменяй.
— Чего я буду ходить! Твой пятак!
— Твои ушки.
— Не хочешь — не надо.
— Не надо.
Гаврик спокойно опустил мешочек в карман и равнодушно плюнул сквозь зубы далеко в сторону. Тогда Петя бросился в лавочку и попросил разменять свой пятак. Пока «Борис — семейство крыс» подносил к больным глазам подозрительную монету, мальчик пережил множество самых унизительных чувств, среди которых преобладало трусливое нетерпение вора, сбывающего краденое.
Петя, пожалуй, не удивился бы, если бы в эту минуту в лавочку спустились городовые с шашками и отвезли его на извозчике в участок за соучастие в некоем тайном и постыдном преступлении.
Наконец «Борис — семейство крыс» скинул пятак в ящик и равнодушно выбросил на чашку весов пять копеек мелочью. Петя поспешил во двор, где Гаврик уже продавал ушки другим мальчикам. Петя купил у него на все деньги несколько штук разного достоинства.
Они начали играть. Петя забыл все на свете.
На дворе уже стало совсем темно, когда у Пети не осталось больше ни одной ушки. Это было тем более ужасно, что сначала ему страшно везло и выигранные ушки уже не помещались в кармане.
А теперь, увы, ни денег, ни ушек.
Петя чуть не плакал. Он был в полном отчаяний. Гаврик сжалился над приятелем. Он дал в долг на отыгрыш две ушки-одинарки. Но Петя был слишком азартен и нетерпелив — он в пять минут проигрался снова. С Гавриком трудно было бороться.
Гаврик небрежно ссыпал весь свой баснословный выигрыш в мешочек и отправился домой, сказав, что завтра зайдет опять.

Понравилось произведение? Поделись с другом в соцсетях:

Вспоминая дедушку — одна красивая жизнь

Вчера я сел в самолет, чтобы вернуться домой после трех лет жизни за границей и того, что я был чуть больше, чем лицо на экране, один из 14 внуков, которые мои дедушка и бабушка иногда вспоминают. К тому времени, как я приземлился, сердце моего деда перестало биться, и он покинул свое земное жилище, чтобы побыть с Господом: тихо, тихо, без суеты, именно так, как он прожил свою жизнь.

Когда мне было 6 лет, мои родители развелись, и мы с братом и мамой переехали из дома на Грейс-стрит, чтобы жить с бабушкой и дедушкой, которые только что вышли на пенсию.Внезапно мой дед снова стал играть рефери, шофера и повара, на этот раз для двух вспыльчивых внуков. Я не помню, чтобы он когда-либо разочаровывался в прерывании, но уверен, что это была не та пенсия, которую он представлял. И все же мой дедушка обеспечил прочную опору в моем в остальном совершенно нестабильном детстве. Я помню, как сидел с ним по утрам и ел измельченную пшеницу, прежде чем он полностью увлекся овсянкой на завтрак (в этот момент я тоже ел ее).

По вечерам, после просмотра «Опасности и спасения 911», «Неразгаданные тайны» или какого-нибудь другого ужасающего телешоу, я часто засыпал в постели своих бабушек и дедушек — прижимаясь к дедушке, я слушал плеск волн на берегу и наблюдайте, как плитки с числами падают на часы по мере того, как проходит каждая минута, пока сон не найдет меня.Позже, хотя мы оба были слишком стары для такого распорядка, дедушка нес меня к моей кровати по коридору. Я помню, как он возил меня в школу и из школы, и как его машина пахла виски и… чем-то еще, что я до сих пор не уверен, что это общеизвестно, поэтому не буду раскрывать. Я никогда не забуду тот день, когда он забрал меня с паромного терминала после того, как меня выгнали из лагеря, и он сказал мне, что разочаровался во мне.

Я уверен, что все мои кузены, которые жили в нашем городе, разделяют воспоминания о том, как они смотрели на трибуны или на край поля и видели, как дедушка подбадривал нас в хоккее, бейсболе, баскетболе, волейболе, футболе и хоккее на траве.Разница для меня заключалась в том, что часто он был , а только подбадривал меня, вероятно, потому, что он в первую очередь привел меня на игру … точно так же, как он возил меня на все мои прослушивания в центре Ванкувера на выступления актеров и моделей. Вот тут и есть любовь.

Однажды мой дедушка даже ехал со мной 12 часов через горы, чтобы вернуться в Библейский колледж на новый семестр, тот же самый Библейский колледж, который он окончил 50 лет назад. Я помню, как зашел в «Макдональдс» в Банфе и сделал для него заказ.Это был день, когда я понял, что он стареет, и вместо того, чтобы делать все для меня, мне тоже иногда нужно было ему помогать.

Он обслуживал мою свадьбу. Это его фотография…

и моей двоюродной сестры Ханны.

Но память, которой я буду дорожить больше всего, появилась совсем недавно. Мои бабушка и дедушка уже были в упадке и страдали слабоумием, и я ухаживал за ними. Они все еще были в пляжном домике, и это была напряженная неделя, так как я боролась с бабушкой за еду и соблюдение гигиены.Но каким бы тревожным ни был день, я лежал в постели и из коридора слушал, как дедушка говорил моей сварливой бабушке (на которую я очень похож), что любит ее, читал отрывки из Священных Писаний, молился и пел стих или два гимна перед сном. Он всегда пел гимны.

Это фото было сделано на той неделе.

Я с нетерпением ждал встречи с ним снова, чтобы взять с ним молочный коктейль и показать ему фотографии детей, но я опоздал на день. Мне не грустно, что он умер.Он прожил хорошую, полную и верную жизнь и прошел мирно, но я эгоистично жалею, что не смог попрощаться. Несмотря на то, что моя вера стала достаточно сильной, чтобы стать прочным основанием, достаточно сильным, чтобы поддерживать меня и мою семью, часть опоры, на которой я так долго стоял, ускользнула.

На 90-летие моего дедушки. Четкое действие везде, кроме объектива камеры.

Но это наследие хорошо прожитой жизни.

За каждым приемом пищи мой дедушка молился одной и той же по существу молитвой.Мы молимся в свете его памяти:

Отец, благослови эту пищу для питания наших тел и используй нас для своего служения. Аминь .

Этот старик — Детские стишки

«Этот старик» — это традиционная английская детская песня-песня на счет.

Песня была собрана и опубликована в 1937 году коллекционером детских стишков Анной Гилкрист в «Журнале Английского общества народных танцев и песен», как она вспомнила ее от своей валлийской медсестры из 1870-х годов.

За несколько лет до этого другая версия песни была записана в сборнике «Английские народные песни для школ», изданном в 1906 году Сесилом Шарпом и Сабин Бэринг-Гулд.

«Этот старик» Текст

Этот старик, он играл один,
Он играл в безделушку на моем большом пальце;
С безделушкой paddywhack,
Дайте собаке кость,
Этот старик катился домой.

Этот старик, он играл на двоих,
Он играл в безделушку на моем ботинке;
С безделушкой paddywhack,
Дайте собаке кость,
Этот старик катился домой.

Этот старик, он играл на троих,
Он играл в безделушку на моем колене;
С безделушкой paddywhack,
Дайте собаке кость,
Этот старик катился домой.

Этот старик, он играл вчетвером,
Он играл в безделушку на моей двери;
С безделушкой paddywhack,
Дайте собаке кость,
Этот старик катился домой.

Этот старик, он играл пять,
Он играл в безделушку на моем улье;
С безделушкой paddywhack,
Дайте собаке кость,
Этот старик катился домой.

Этот старик, он сыграл шесть,
Он играл в безделушку на моих клюшках;
С безделушкой paddywhack,
Дайте собаке кость,
Этот старик катился домой.

Этот старик, он сыграл семь,
Он играл в безделушки на небесах;
С безделушкой paddywhack,
Дайте собаке кость,
Этот старик катился домой.

Этот старик, он играл восьмеркой,
Он играл в безделушку на моих воротах;
С безделушкой paddywhack,
Дайте собаке кость,
Этот старик катился домой.

Этот старик, он играл на девятке,
Он играл безделушку на моем позвоночнике;
С безделушкой paddywhack,
Дайте собаке кость,
Этот старик катился домой.

Этот старик, он сыграл десять,
Он снова сыграл в безделушку;
С безделушкой paddywhack,
Дайте собаке кость,
Этот старик катился домой.

Наши близкие смотрят на нас с небес свысока?

Мы часто слышим, как христиане говорят, что умершие близкие наблюдают за ними, заботятся о них, улыбаются им или посылают им знаки.Библия не особо много говорит на эту тему, но в Писании есть несколько подсказок, которые, кажется, показывают, что это не так.

1. Он ко мне не вернется.

Во 2 Царств мы видим Давида, обезумевшего отца, потерявшего единственного ребенка. Он постился и молился, чтобы Бог сохранил жизнь его сына, но когда ребенок умирает, Давид делает следующее заявление:

Но теперь, когда он умер, зачем мне поститься? Могу я вернуть его снова? Я пойду к нему, но он не вернется ко мне. (2 Царств 12:23)

Давид показывает здесь, что ребенок теперь ушел, чтобы никогда не вернуться на эту Землю. Он говорит о том, что однажды они воссоединятся на Небесах, но до этого времени Дэвид указывает, что они разделены. Он, кажется, не ожидает, что ребенок оставит ему какие-либо признаки или будет присутствовать в его жизни.

2. Подарите Господу.

Во 2 Коринфянам 5: 8 Библия говорит нам, что, когда мы отсутствуют в теле, мы присутствуем с Господом.В других отрывках мы видим проблески того, как может выглядеть пребывание в присутствии Господа. И Исаия, и Откровение рисуют яркие картины того, в чем сосредоточены те, кто на Небесах, когда они собираются вокруг престола Бога, распевая вечную песню поклонения и хвалы: «Свят, Свят, Свят Господь Бог Всемогущий».

В этих описаниях Небес или любого другого места в Священном Писании нет указаний на то, что те, кто на Небесах, причастны к тому, что происходит на Земле, или осведомлены о них.Хотя некоторые утверждают, что «великое облако свидетелей» в Послании к Евреям 12: 1 указывает на то, что наши близкие наблюдают за нами, Джон Макартур объясняет, почему этот отрывок не поддерживает эту идею:

Свидетели в этом стихе — не современные близкие, а верные святые из 11 главы послания к Евреям, которые жили победоносной жизнью, доверяя Богу. Эти святые являются нам свидетелями, потому что их жизни свидетельствуют о ценности доверия к Богу независимо от того, с какими трудностями мы сталкиваемся. Они активные свидетели, которые своим примером говорят с нами; не пассивные свидетели, которые смотрят на нас своими глазами.

Послание к Евреям 11 показывает, как великие отцы веры жили этой верой. Их истории свидетельствуют о доверии Богу, и они являются свидетелями, упомянутыми в стихе 12: 1. Это не наши близкие свидетели того, что мы делаем, а Авраам, Исаак и другие, чьи жизни свидетельствуют о нас.

3. Нет слез на небесах.

В Откровении 17: 7 и 21: 4 мы читаем, что на Небесах Бог утирает каждую слезу: «Не будет больше ни смерти, ни слез, ни плача, ни боли. Если наши близкие могут смотреть свысока на этот наполненный трагедиями мир и смотреть, как мы боремся с ним, смотреть, как мы теряем людей, которых мы любим, наблюдаем, как мы совершаем ошибки, огорчающие Бога, как они могут оставаться без слез? Как они могут существовать без боли, если они осознают нашу повседневную борьбу или вовлечены в нее?

Кажется, что для наших близких будет невозможно наслаждаться Небесами, как сказано в Библии, и жить в совершенном мире без страха, беспокойства или печали, если они становятся свидетелями многих ужасных вещей, которые происходят здесь, на Земле.Даже великий день на Земле омрачен грехом и несовершенствами, подобные которым навсегда отменены на Небесах, поэтому кажется маловероятным, что наши близкие смотрят вниз, посылают радугу или помогают нам в ситуациях. Бог — наша помощь, и Он все, что нам нужно. Так что, хотя мысль о том, что у нас все еще есть связь с нашими близкими после их смерти, может быть утешительной, вполне вероятно, что останутся только наши воспоминания и надежда на воссоединение с ними на Небесах.

Потерять тех, кого мы любим, неописуемо сложно.Но мы можем утешиться, зная, что наши верующие близкие в безопасности, в мире и в присутствии Бога, больше не озабоченные всеми многочисленными заботами нашего мира, но отдыхающие в объятиях Спасителя. 1 Фессалоникийцам 4:17 говорит, что мы не скорбим, как весь остальной мир, у которого нет надежды. Нам не нужно искать знаков или надеяться на духовное присутствие наших близких. Мы можем без сомнения знать, что они счастливо сбежали из мира великой печали и боли, и мы можем утешать себя, зная, что они больше не захотят быть причастными к печали и неприятностям этой жизни.

В этом мы можем доверять Богу. Мы можем верить Его слову и наслаждаться воспоминаниями о времени с нашими близкими, пока мы снова не увидим их на Небесах.

Нравится:

Нравится Загрузка …

Связанные

Эванджелина: Повесть об академии Генри Уодсворта Лонгфелло — Стихи

Прелюдия

Это первобытный лес. Шепчущие сосны и болиголовы,
Бородатые мхом, в зеленой одежде, неразличимые в сумерках,
Стойте, как древние друиды, с грустными и пророческими голосами,
Стойте, как синие арфисты, с бородой на груди.
Громко из каменистых пещер, соседний океан
Громко говорит, и безутешно с акцентом отвечает на вой леса.

Это первобытный лес; но где же сердца, которые под ним?
Прыгает, как косуля, когда он слышит в лесу голос охотника???
леса,
Затемненные земными тенями, но отражающие образ неба?
Отходы — те приятные фермы, а фермеры ушли навсегда!
Рассеяны, как пыль и листья, когда мощные порывы октября
Захватят их, закружат ввысь и окропят далеко за океаном.
От красивой деревни Гран-Пре остались только традиции.

Вы, которые верят в любовь, которая надеется, и терпит, и терпеливы,
Вы, кто верит в красоту и силу женской преданности,
Примите скорбную традицию, все еще воспеваемую соснами в лесу;
Список к «Сказке о любви» в Академии, доме счастливых.

Часть первая

Песнь I

В акадской земле, на берегу бассейна Минас,
Вдали, уединенная, тихая деревушка Гран-Пре.
Лежит в плодородной долине.Обширные луга простирались на восток,
давая название деревне, и пастбища для бесчисленных стад.
Плотины, которые руки фермеров поднимали с непрекращающимся трудом,
Не допускайте бурных приливов; но в назначенное время года шлюзы
открывались и приветствовали море, чтобы оно свободно бродило по лугам.
На западе и на юге были льняные поля, фруктовые сады и кукурузные поля.
Далеко простирались и не огорожены по равнине; и дальше к северу
Взошел Бломидон, и леса старые и возвышались над горами
Морские туманы раскинули свои палатки, и туманы могучей Атлантики
Взглянули на счастливую долину, но со своей станции не спустились
Там посреди своих ферм покоилась акадская деревня.
Прочно построены были дома из дуба и болиголова.
Такие, как крестьяне Нормандии, построенные во времена правления Генриха.
Соломенные крыши со слуховыми окнами; и выступающие фронтоны
Над цокольным этажом защищали и затеняли дверной проем.
Там тихими летними вечерами, когда ярко светил закат.
Освещал деревенскую улицу и позолотал лопатки на дымоходах.
Матроны и девицы сидели в белоснежных шапках и киртлах. золотой
Лен для ткацких станков, чьи шумные челноки в дверях
Смешивали их звук с жужжанием колес и песнями девушек,
Торжественно по улице шел приходской священник и дети
Делали паузу, чтобы поцеловаться руку, которую он протянул, чтобы благословить их.
Преподобный ходил среди них; и поднялись матроны и девушки,
Приветствуя его медленное приближение словами нежного приветствия.
Тогда рабочие пришли домой с поля, и солнце безмятежно зашло.
До его покоя, и преобладали сумерки. Анон с колокольни
Тихо прозвучал Ангелус, и над крышами деревни
Столбы бледно-голубого дыма, как восходящие облака ладана,
Поднялись из сотен очагов, домов мира и довольства.
Так жили вместе в любви эти простые акадские земледельцы, —
Жили в любви Бога и человека.Так же они были свободны от страха, царящего с тираном, и зависти, порока республик.
Ни замков у дверей своих, ни решеток у окон;
Но жилища их были открыты, как день, и сердца их владельцев;
Там самые богатые были бедными, а самые бедные жили в достатке.

Немного в стороне от деревни, ближе к бассейну Минаса,
Бенедикт Беллефонтен, самый богатый фермер Гран-Пре,
Жил на своих приусадебных землях: и вместе с ним, руководя своим домом,
Жила Нежная Эванджелина, его ребенок и гордость села.
Сталворт, величавый по форме, был человеком семидесяти зим;
Бодр и бодр был он, дуб, покрытый снежинками;
Белые, как снег, его локоны, а щеки коричневые, как дубовые листья.
Прекрасна была она, чтобы созерцать, ту деву семнадцати лет.
Черные были ее глаза, как ягода, растущая на шипе у дороги,
Черные, но как нежно они блестели под коричневым оттенком ее локонов!
Сладко было ее дыхание, как дыхание коров, кормящихся на лугах.
Когда в жару она несла жнецам в полдень
Бутылки домашнего эля, ах! Прекрасной была девушка,
Прекрасная была она, когда в воскресенье утром, когда колокол из башни
Осыпал святыми звуками воздух, когда священник своим иссопом
Окроплял прихожан и осыпал их благословениями,
Падение длинная улица, по которой она прошла, с ее венком из бус и миссалом,
В своей норманнской кепке и синей юбке, и с серьгами,
Привезено в старину из Франции, а с тех пор, как семейная реликвия,
Передано от матери к ребенку через долгие поколения.
Но небесное сияние — более неземная красота —
Сияла на ее лице и окружала ее фигуру, когда, после исповеди,
Она безмятежно шла домой с благословением Бога на нее.
Когда она ушла, это было похоже на прекращение изысканной музыки.

Прочно построенный из дубовых балок дом фермера
Стоял на склоне холма, возвышающегося над морем; и тенистый платан
рос у двери, обвивая его дровами.
Грубо вырезано крыльцо с сиденьями под ним; и тропинка
Вела через фруктовый сад и исчезла на лугу.
Под платаном были ульи, нависшие над навесом,
Такие, как путешественник видит в отдаленных краях у обочины дороги,
Построенные из ящика для бедных или благословенный образ Марии.
Дальше, на склоне холма, был колодец с его поросшим мхом ведром
, скрепленным железом, а рядом с ним корыто для лошадей.
От штормов дом защищали с севера амбары и приусадебный участок.
Там стояли ширококолесные телеги, старинные плуги и бороны;
Там были загоны для овец; и там, в своем пернатом сералье,
выступил над царственной индейкой и пропел петуха тем же самым голосом
, который в древности поразил кающегося Петра.
Сеновалы были засыпаны сеном, а сами села. В каждом из них
Вдали от фронтона выступала соломенная крыша; и лестница,
Под навесом, вела на пахучий кукурузный чердак.
Вот и голубятня стояла со своими кроткими и невинными обитателями
Непрекращающееся бормотание любви; а наверху в варианте бризы
Бесчисленные шумные флюгеры дребезжали и пели мутации.

Таким образом, в мире с Богом и миром фермер из Гранд-Пре
Жил на своей солнечной ферме, а Эванджелина управляла его домом.
Многие юноши, когда он преклонил колени в церкви и открыл свой молитвенник,
Смотрел на нее как на святую своей глубочайшей преданности;
Счастлив был тот, кто прикоснулся к ее руке или подолу ее одежды!
Многие женихи подходили к ее двери, подружившись с темнотой,
И, когда он стучал и ждал, чтобы услышать звук ее шагов,
Не знал, что бьется громче, его сердце или железный молоток;
Или на радостном празднике Покровителя деревни,
Смелее выросла и сжала руку в танце, когда он шептал
Торопливые слова любви, которые казались частью музыки.
Но, среди всех, кто пришел, только юный Гавриил был желанным гостем;
Габриэль Лажунесс, сын кузнеца Василия,
Который был сильным человеком в деревне и уважаемым из всех людей;
Ибо от рождения времени, во все времена и нации,
Народ почитает ремесло кузнеца.
Василий был другом Бенедикта. Их дети с раннего детства
Выросли вместе как брат и сестра; и отец Фелициан,
священник и педагог в деревне, научил их письму
из той же самой книги, с церковными гимнами и простой песней.
Но когда гимн был спет и ежедневный урок закончен,
Быстро поспешили к кузнице Василия кузнеца.
Они стояли у двери, недоумевая, глядя на него.
Взять на его кожаных коленях копыто лошади, как игрушку,
Прибить башмак на его место; а рядом с ним шина от колеса телеги
Лежала, как огненная змея, свернувшись в кружок золы.
Часто осенними вечерами, когда снаружи в сгущающейся темноте
Вспыхивая светом, казалась кузница, сквозь каждую щель и щель,
Тепло у кузницы внутри они смотрели на работающие мехи пепел,
Весело рассмеялся и сказал, что это монахини, входящие в часовню.
Зимой едут на санях, стремительны, как орел,
Преследуя по склону холма, они скользили по лугу.
В сараях они забирались к многолюдным гнездам на стропилах,
Жадными глазами ища тот чудесный камень, который ласточка

Приносит с берега моря, чтобы вернуть своим птенцам зрение;
Удачливый был тот, кто нашел этот камень в гнезде ласточки!
Так прошло несколько стремительных лет, и они больше не были детьми.
Он был отважным юношей, и лицо его, как лицо утра,
Осчастливило землю своим светом и созрело мысль в действие.
Теперь она была женщиной, с сердцем и надеждами женщины.
«Солнце Святой Евлалии» — так она называлась; потому что это был солнечный свет
Который, как полагали фермеры, наполнит их сады яблоками
Она тоже принесет в дом своего мужа радость и изобилие,
Наполнив его любовью и красными лицами детей.

Песнь II

Теперь вернулось время года, когда ночи становятся все холоднее и длиннее,
И заходящее солнце входит в знак Скорпиона.
Перелетные птицы плыли по свинцовому воздуху, от скованных льдом,
Пустынных северных заливов к берегам тропических островов,
Урожай был собран; и дикие с ветрами сентября
г. Боролись деревья в лесу, как в древности Иаков с ангелом.
Все знамения предсказывали зиму долгую и ненастную.
Пчелы с пророческим инстинктом нужды копили мед.
Пока ульи не переполнились; и индийские охотники утверждали, что
будет холодной зимой, потому что у лисиц был густой мех.
Такова была осень. Затем последовал тот прекрасный сезон,
год, названный благочестивыми акадскими крестьянами Летом Всех Святых!
Воздух был наполнен мечтательным и волшебным светом; и пейзаж
Лежит как будто заново созданный во всей свежести детства.
Казалось, на земле царит мир, и беспокойное сердце океана
На мгновение утешилось.Все звуки были гармонично смешаны.
Голоса играющих детей, кукареканье петухов на фермах,
Шум крыльев в дремотном воздухе и воркование голубей,
Все были подавлены и низки, как ропот любви и великое солнце. оком любви сквозь золотые пары вокруг него;
Одетые в красные, алые и желтые одежды,
Яркие от блеска росы каждое сверкающее дерево в лесу
Сверкало, как платан перс, украшенный мантии и драгоценностями.

Теперь возобновилось царство покоя, любви и покоя.
День с его бременем и зноем ушел, и сгустились сумерки.
Вернула вечернюю звезду к небу, а стада в усадьбу.
Они подошли, копая землю, и упираясь шеями друг в друга,
И с раздутыми ноздрями вдыхая вечернюю свежесть.
Прежде всего, несущая колокольчик, красивая телка Эванджелины,
Гордится своей белоснежной шкурой и лентой, которая развевалась на ее воротнике,
Тихо шагала и медленно, как будто чувствовала человеческую привязанность.
Потом пастух вернулся со своими блеющими стадами с моря.
Где было их любимое пастбище. За ними следовал сторожевой пес,
Терпеливый, полный важности и величавый в гордости своего инстинкта,
Ходил из стороны в сторону с властным видом и великолепно
Размахивал своим пушистым хвостом и подгонял отставших;
Правителем стада был он, когда пастырь спал; их защитник,
Когда ночью из леса сквозь звездную тишину завыли волки.
Поздно, с восходом луны, вернул телеги с болот.
Груженый соленым сеном, наполнявшим воздух своим запахом.
Весело заржали кони, с росой на гривах и путях,
В то время как деревянные тяжелые седла взлетели на их плечи,
Раскрашены блестящими красками и украшены малиновыми кистями цветет.
Терпеливо стояли между тем коров и отдавали вымя
Рукам доярки; в то время как громко и в правильном ритме
В звуковые ведра спускались пенящиеся ручейки.
Мычание скота и раскаты смеха были слышны во дворе фермы,
Эхом отозвались в сараях. Вскоре они погрузились в тишину;
Сильно закрытые, с дребезжащим звуком, клапаны дверей сарая,
Стукнули по деревянным прутьям, и все в течение сезона было тихо.

В дверях, в тепле у широко раскрывшегося камина, праздно фермер
Сидел в своем локтевом кресле и смотрел, как пламя и клубы дыма
Сражались вместе, как враги в горящем городе. За его спиной,
Кивая и насмехаясь вдоль стены, с фантастическими жестами,
Бросил свою собственную огромную тень и исчез в темноте.
Лица, неуклюже вырезанные из дуба, на спинке его кресла.
Смеялись в мерцающем свете, и оловянные тарелки на комоде.
Улавливали и отражали пламя, как щиты армий — солнечный свет.
Фрагменты песен, которые пел старик, и рождественские гимны.
Как дома, в старину, его отцы до него.
Пели в своих нормандских садах и ярких бургундских виноградниках.
Рядом с отцом сидела кроткая Эванджелина.
Пряла лен для ткацкого станка, стоявшая в углу позади нее.
Некоторое время молчали его педали, в покое был его прилежный челнок,
В то время как монотонный гул колеса, как гудение волынки,
Следовал за песнями старика и объединял фрагменты воедино.
Как в церкви, когда пение хора через промежутки прекращается,
Слышны шаги в проходах, или слова священника у алтаря,
Итак, в каждой паузе песни размеренным движением щелкали часы.

Итак, когда они сели, послышались шаги, и, внезапно поднявшись,
Щелкнула деревянная защелка, и дверь распахнулась на петлях.
Бенедикт знал по прибитым гвоздями ботинкам, что это кузнец Василий.
И по ее бьющемуся сердцу Эванджелина знала, кто был с ним.
«Добро пожаловать!» — воскликнул фермер, когда их шаги остановились на пороге.
«Добро пожаловать, Василий, мой друг! Приходи, займи свое место на поселке
У камина, который без тебя всегда пуст;
Возьми с полки над головой трубку и коробку с табаком;
Никогда так много Ты сам, как будто сквозь вьющийся
Дым трубы или кузницы твое дружелюбное и веселое лицо сияет
Круглое и красное, как полная луна в тумане болот.
Тогда, с довольной улыбкой, так ответил кузнец Василий,
С легкостью взяв привычное сиденье у камина:
«Бенедикт Беллефонтен, у тебя всегда была твоя шутка и твоя баллада!
Ты всегда в самом веселом настроении, когда другие полны
Мрачные предчувствия зла и видят перед собой только развалины.
Счастлив ты, как будто каждый день подбирал подкову «.
Сделав паузу, чтобы взять трубку, которую принесла ему Эванджелина,
И с углем из тлеющих углей он медленно продолжил: —
» Четыре Прошли дни с тех пор, как английские корабли на своих якорях
входят в устье Гасперо, направив свою пушку на нас.
Какой у них может быть дизайн — неизвестно; но всем повелено
Завтра собраться в церкви, где приказ Его Величества
будет провозглашен законом в стране. Увы! тем временем
Многие догадки зла тревожат сердца людей ».
Затем дал ответ крестьянину: -« Возможно, какая-то более дружеская цель.
Приносит эти корабли к нашим берегам. Может быть, урожаи в Англии.«
» «Не так думают жители деревни», — тепло сказал кузнец.
Покачивая головой, как будто сомневаясь, затем, вздохнув, продолжил: —
«Луисбург не забыт, ни Бо Сежур, ни Порт-Ройял.
Многие уже бежали в лес и прячутся на его окраинах,
С тревогой ожидая в сердцах сомнительной завтрашней судьбы.
Оружие отнято у нас, и боевое оружие всех видов;
Ничего не осталось, кроме кузнечных саней и косы косилки.
Затем с приятной улыбкой ответил веселому фермеру: —
«Безопаснее мы безоружны среди наших стад и наших кукурузных полей,
Безопаснее в этих мирных плотинах, осажденных океаном,
Чем наши отцы в фортах, осажден вражеской пушкой.
Не бойся зла, друг мой, и сегодня ночью не может ни тени печали.
Падать на этот дом и очаг; потому что это ночь контракта.
Построены дом и сарай. Веселые ребята села
Сильно и хорошо их построили; и, разобравшись вокруг них,
наполнил сеновал сеном, а дом — пищей на двенадцать месяцев.
Рене Леблан будет здесь в ближайшее время со своими бумагами и чернильницей.
Не будем ли мы тогда радоваться и радоваться радости наших детей? »
Как она стояла у окна, держа руку в руке своего возлюбленного,
Покраснев, Эванджелина услышала слова, которые сказал ее отец,
И, как умерли на его устах, вошел достойный нотариус.

Песнь III

Согнутое, как рабочее весло, которое трудится на волнах океана,
Согнутое, но не сломанное возрастом было формой нотариуса;
Прядь желтых волос, как шелковая нить кукурузы, свисала.
Ему на плечи; его лоб был высоким; и очки с рогами-бантиками.
Сидел верхом на носу, с возвышенной мудростью.
Он был отцом двадцати детей, и более сотни детей
Детей катались на его коленях и слышали тиканье его огромных часов.
Четыре долгих года во время войны он томился в плену,
Много страдал в старинном французском форте как друг англичан.
Теперь, хотя он стал более осторожным, без всякой хитрости и подозрений,
Он был зрел в мудрости, но терпелив, прост и по-детски.
Его любили все, и больше всего дети;
Ибо он рассказывал им сказки о Луп-гару в лесу,
И о гоблине, пришедшем ночью напоить лошадей,
И о белом Летиче, призраке ребенка, которого не называли
Умер и был обречен преследовать невидимые комнаты детей;
И как в канун Рождества говорили в хлеву волы,
И как лихорадку вылечил паук в двух словах,
И о чудесных силах четырехлистного клевера и подков,
Со всем, что было написано в предания деревни.
Затем поднялся со своего места у камина, кузнец Василий,
Выбил из своей трубки пепел и медленно протянул правую руку,
«Отец Леблан, — воскликнул он, — ты слышал разговоры в деревне,
И , возможно, не может сообщить нам некоторые новости об этих кораблях и их поручении «.
Затем со скромным поведением обратился к нотариусу в ответ:
«Я слышал достаточно сплетен, по правде говоря, но никогда не становлюсь мудрее;
И что они могут делать, я знаю не лучше других.
Но я не из тех, кто воображает какое-то злое намерение.
Приводит их сюда, ибо мы живем в мире; и зачем тогда приставать к нам? »
« Имя Бога! »- закричал торопливый и несколько вспыльчивый кузнец;
« Должны ли мы во всем искать, как, и почему, и почему?
Ежедневно совершается несправедливость, и сила — право сильнейшего! »
Но, не обращая внимания на его теплоту, продолжал нотариус, —
« Человек несправедлив, но Бог справедлив; и наконец справедливость
Триумфа; и хорошо я помню историю, которая меня часто утешала,
Когда в плену я лежал в старом французском форте в Порт-Рояле.
Это была любимая сказка старика, и он любил ее повторять.
Когда его соседи жаловались на какую-то несправедливость.
«Однажды в древнем городе, имя которого я уже не помню,
Поднятый на колонне медная статуя Справедливости
Стояла на общественной площади, поддерживая весы в левой руке,
А в правой — меч, как эмблема, что вершило правосудие
Над законами страны, сердцами и домами людей .
Даже птицы построили свои гнезда на весах,
Не боясь меча, который сверкнул в лучах солнца над ними.
Но с течением времени законы страны были искажены;
Сила заняла место правды, и слабые были угнетены, и могучие
Правили железным жезлом. Потом случилось это во дворце дворянина.
Ожерелье из жемчуга было потеряно, и вскоре возникло подозрение.
Упало на девочку-сироту, которая жила служанкой в доме.
Она, после судебного разбирательства, приговорена к смерти на эшафоте.
Терпеливо встретила свою гибель у подножия статуи Справедливости.
Что касается ее Отца на небесах, ее невинный дух вознесся,
Вот! над городом поднялась буря; и молнии грома
Раздробили статую из бронзы и в ярости швырнули ее из левой руки
На мостовую под грохочущими весами
И в дупле их было найдено гнездо сороки,
В чьи глиняные стены были вытканы из жемчуга.»
Замолчал, но не убедил, когда история закончилась, кузнец
Стоял, как человек, который хотел бы говорить, но не находил языка;
Все его мысли застыли в морщинах на его лице, когда пары
Замерзли в фантастическом фигурки на оконных стеклах зимой.

Затем Эванджелина зажгла медную лампу на столе
Заполнена, пока она не переполнилась, оловянная кружка с домашним пивом
Орехово-коричневый, который славился своей крепостью в деревне Гран-Пре;
Пока нотариус извлекал из кармана бумаги и чернильницу,
Твердой рукой записывал дату и возраст вечеринок,
Называя приданое невесты в отарах овец и крупного рогатого скота.
Все происходило по порядку, и было сделано должным образом и хорошо,
И великая печать закона была поставлена, как солнце, на поле.
Затем из своего кожаного мешочка фермер бросил на стол
В три раза больше гонорара старика твердыми серебряными монетами;
И нотариус встал и благословил невесту и жениха,
Поднял кружку с элем и выпил за их благо.
Вытирая пену с губы, он торжественно поклонился и ушел.
Пока остальные сидели и размышляли у камина,
Пока Эванджелина не вытащила призывную доску из угла.
Вскоре началась игра. В дружеском споре старики
Смеялись над каждым удачным попаданием или неудачным маневром,
Смеялись, когда короновали человека, или когда пробивалась брешь в королевском ряду
Между тем, в сумеречном мраке оконной проемы,
сб. влюбленные, и шептались вместе, созерцая восход луны.
Над бледным морем и серебристым туманом лугов.
Тихо, одна за другой, на бескрайних лугах небесных
Расцвели прекрасные звезды, незабудки ангелов.

Так прошел вечер. Вскоре колокол с колокольни
Пробил час девятого, деревенский комендантский час, и сразу
Поднялись гости и ушли; и в доме царила тишина.
Много прощальных слов и сладких пожеланий спокойной ночи на пороге.
Надолго задержались в сердце Эванджелины и наполнили его радостью.
Осторожно тогда были залиты угли, тлеющие на очаге,
И на дубовой лестнице раздались шаги фермера.
Вскоре беззвучным шагом последовала нога Эванджелины.
Вверх по лестнице продвинулось светлое пространство в темноте,
Освещенное лампой меньше, чем сияющее лицо девушки.
Молча прошла она через холл и вошла в дверь своей комнаты.
Простая эта камера с белыми занавесками и прессом для одежды.
Просторная и высокая, на просторных полках аккуратно сложены.
Ткань из льняной и шерстяной ткани вручную соткана Эванджелиной.
Это было драгоценное приданое, которое она принесет мужу в браке.
Лучше, чем отары и стада, что свидетельствует о ее умении домохозяйка.
Вскоре она погасила свою лампу, для мягкого и сияющего лунного света
Потек через окна и осветил комнату, пока сердце девушки
Раздулось и повиновалось своей силе, как трепещущие волны океана.
А! она была прекрасна, невероятно красива на вид, когда она стояла с голыми белоснежными ногами на блестящем полу своей комнаты!
Немного ей снилось, что внизу, среди деревьев в саду,
Ждала своего возлюбленного и смотрела на мерцание ее лампы и ее тень.
Тем не менее, ее мысли о нем, а временами чувство печали
Прошло в ее душе, как плывущая тень облаков в лунном свете
Промелькнула по полу и на мгновение омрачила комнату.
И когда она смотрела из окна, она безмятежно увидела, как луна проходит.
Далее из складок облака, и одна звезда идет по ее стопам,
Как из шатра Авраама молодой Измаил бродил с Агарь!

Песнь IV

Следующим утром приятно взошло солнце над деревней Гран-Пре.
Приятно сияла в мягком, сладком воздухе Низина Минас.
Корабли с их колеблющимися тенями стояли на якоре.
В деревне уже давно кипела жизнь и шумный труд.
Стук сотнями рук в золотые ворота утра.
Теперь из окрестностей, из ферм и окрестных деревень,
Приехали в праздничных нарядах веселые акадские крестьяне.
Многие радостное доброе утро и веселый смех молодых людей.
Сделал ясный воздух ярче, словно вверх с многочисленных лугов. и присоединился, или проехал по трассе.
Задолго до полудня в деревне заглушили все звуки труда.
Улицы были переполнены людьми; и шумные группы у дверей дома
Сидели на веселом солнышке, вместе радовались и сплетничали.
Каждый дом был гостиницей, где всех встречали и пировали;
Ибо с этими простыми людьми, которые жили вместе, как братья,
Все вещи были общими, и то, что было у одного, было другим.
И все же под крышей Бенедикта гостеприимство казалось более изобильным:
Ибо Эванджелина стояла среди гостей своего отца;
Яркое было ее лицо с улыбками, словами приветствия и радости.
Слетела с ее прекрасных губ и благословила чашу, когда она подала ее.

Под открытым небом, в благоухающем воздухе сада,
Пик его золотого плода распространился праздник обручения.
Там, в тени притвора, сидели священник и нотариус;
Там сидел добрый Бенедикт и крепкий кузнец Василий.
Недалеко от них, сидровым прессом и ульями,
поместили скрипач Михаила с самым веселым сердцем и жилетами.
Тень и свет от листьев поочередно играли на его белоснежных
Волосах, поскольку они развевались на ветру; и веселое лицо скрипача
Сияло, как живой уголь, когда пепел развевается из тлеющих углей.
Старик Гейли пел под живые звуки своей скрипки «
Tous les Bourgeois de Chartres» и «Le Carillon de Dunkerque»,
И вскоре своими деревянными туфлями отбивал ритм под музыку.
Весело, весело кружили колеса головокружительных танцев.
Под фруктовыми деревьями и по тропинке к лугам;
Старики и молодые вместе, и дети смешались между ними.
Самой прекрасной из служанок была Эванджелина, дочь Бенедикта!
Благороднейшим из юношей был Гавриил, сын кузнеца!

Так прошло утро.И вот! звоном звонким
Забил колокол с его башни, а над лугами забил барабан.
Давным-давно переполненная церковь была с людьми. Без, на погосте,
Ждали женщины. Они стояли у могил и развешивали на надгробиях
Гирлянды из осенних листьев и вечнозеленых растений, только что из леса.
Затем вышел стражник с кораблей и, гордо маршировав среди них.
Вошел в священный портал. С громким и диссонирующим лязгом
Отразился эхом их медных барабанов с потолка и окон, —
Отозвался эхом всего на мгновение, и медленно тяжелый портал
Закрылся, и в тишине толпа ждала воли солдат.
Тогда поднялся их полководец и заговорил со ступенек жертвенника.
Держа в руках наверху с печатями царское поручение.
«Сегодня вы созваны, — сказал он, — по приказу его величества. Задача заключается в том, что я делаю это, и я знаю, что это для вас должно быть тяжело.
Но я должен поклониться, повиноваться и выполнить волю нашего монарха;
А именно, чтобы все ваши земли, жилища и все виды скота были конфискованы. к короне, и что вы сами из этой провинции
Будь переправлены в другие земли.Дай Бог вам обитать там
Когда-нибудь верными подданными, счастливым и миролюбивым народом!
Теперь я объявляю вас узниками; ибо таково его величество! »
Как, когда воздух становится безмятежным в знойное летнее солнцестояние,
Внезапно накапливается буря, и смертоносная праща градин
Бьет зерно фермера в поле и разбивает его окна,
Скрывая солнце и засыпая землю соломой с крыш домов,
Рыхнув стадами и стремясь разбить их оградки;
Так на сердца людей проникли слова оратора.
Мгновение молча они стояли в безмолвном изумлении, а затем поднялись.
Все громче и громче вопли печали и гнева.
И одним порывом они безумно бросились к дверному проему.
Напрасна была надежда на побег; и крики и жестокие проклятия
Пронзил через дом молитвы; и высоко над головами остальных.
Роза с поднятыми руками, фигура кузнеца Василия.
Как в бурном море волны подбрасывают лонжерон.
Его лицо покраснело и исказилось страстью; и дико крикнул:
«Долой тиранов Англии! Мы никогда не присягали им на верность!
Смерть этим иностранным солдатам, которые захватывают наши дома и наши урожаи!»
Он бы сказал больше, но беспощадная рука солдата
Ударила его по губам и стащила на тротуар.

Среди ссор и смятения гневных раздоров,
Вот! дверь алтаря отворилась, и отец Фелициан
вошел с серьезным видом и поднялся по ступеням алтаря.
Подняв преподобную руку, он жестом замолчал.
Вся эта шумная толпа; и так он сказал своему народу;
Его тон был глубоким и торжественным; в акцентах размеренно и печально.
Сказал он, как после набата отчетливо бьют часы.
«Что вы делаете, дети мои? Какое безумие охватило вас?
Сорок лет своей жизни я трудился среди вас и учил вас,
Не на словах, а на деле любить друг друга! Является ли это плодом моих трудов, моих бдений, молитв и лишений?
Неужели вы так быстро забыли все уроки любви и прощения?
Это дом Князя мира, и не оскверните ли вы его
Таким образом, насильственными действиями и сердца, переполненные ненавистью?
Вот! Где распятый Христос со своего креста смотрит на тебя!
Смотри! в этих печальных глазах, какая кротость и святое сострадание! их!’
Давайте повторим эту молитву в час, когда нечестивые нападают на нас,
Давайте повторим ее сейчас и скажем: «О Отец, прости им!»
Его слова упрека были немногими, но глубоко в сердцах его народа
Они потонули, и рыдания раскаяния последовали за вспышкой страсти.
Пока они повторяли его молитву и говорили: «О Отец, прости им!»

Потом была вечерняя служба.Свечи сияли на алтаре.
Пылким и глубоким был голос священника, и народ откликнулся,
Не только устами, но сердцем; и Ave Maria
Пели они, и упали на колени, и души их, с переводом преданности,
Восстали в пылком молитве, как Илия, возносящийся на небеса.

Между тем в деревне распространились весть о зле, и со всех сторон
Бродили, плача, от дома к дому женщины и дети.
Долго стояла у дверей отца Эванджелина с правой рукой
Защищала глаза от прямых солнечных лучей, которые, спускаясь,
Освещали деревенскую улицу таинственным великолепием и покрывали каждый
Крестьянский домик золотой соломой и украшали его гербами. его окна.
Длинный внутри была расстелена на столе белоснежная скатерть;
Там стоял пшеничный хлеб и мед, благоухающий полевыми цветами;
Там стояла кружка с элем и сыр, привезенный с молочного завода;
И во главе правления большое кресло фермера.
Так Эванджелина ждала у дверей своего отца, когда закат
Отбрасывал длинные тени деревьев на широкие амброзийные луга.
А! на ее дух в более глубокой тени упало,
И из полей ее души вознеслось небесное благоухание, —
Милосердие, кротость, любовь и надежда, и прощение, и терпение!
Затем, позабыв о себе, она пошла в деревню,
Приветствуя взглядами и словами скорбные сердца женщин,
Как по темнеющим полям медленными шагами они ушли,
Подгоняемые своими домашними заботами и усталые ноги их детей.
Вниз опускалось великое красное солнце и в золотых мерцающих испарениях.
Скрыл свет своего лица, как Пророк, спустившийся с Синая.
Сладко над деревней звенел колокол Ангелов.

Между тем, в сумраке у церкви остановилась Эванджелина.
Внутри все было тихо; и напрасно у двери и окон. крикнула она вслух дрожащим голосом; но нет ответа
Пришел из могил мертвых, ни из более мрачной могилы живых.
Постепенно она вернулась в дом своего отца без жильцов.
Тушил огонь в очаге, на доске лежал необжаренный ужин,
Пустые и мрачные комнаты были наполнены призраками ужаса.
Печально повторил ее шаг по лестнице и полу ее комнаты.
Глубокой ночью она услышала безутешный дождь, падающий
Громко на увядшие листья платана у окна.
Ярко сверкнула молния; и голос раскатистого грома
Сказал ей, что Бог находится на небесах и управляет миром, который он создал!
Тогда она вспомнила сказку, которую она слышала о правосудии Небес;
Успокоена была ее смущенная душа, и она мирно дремала до утра.

Canto V

Четыре раза солнце вставало и заходило; и вот, на пятый день
Весело позвал петуха спящим служанкам фермы.
Вскоре над желтыми полями, в безмолвной и скорбной процессии,
Пришли из соседних деревушек и ферм Акадские женщины,
Везут на тяжелых телегах свои домашние вещи к берегу моря,
Останавливаются и снова оглядываются. на своих жилищах,
г. прежде, чем они были закрыты из виду извилистой дорогой и лесным массивом.
Близко по сторонам бегали их дети и гнали волов.
В своих маленьких руках они сжимали какие-то обломки игрушек.

Так они поспешили к устью Гасперо; и там, на берегу моря,
В беспорядке валялись крестьянские хозяйственные товары.
Весь день между берегом и кораблями курсировали лодки;
Целыми днями из села катились телеги.
Поздно вечером, когда солнце уже близко к закату,
Эхом далеко за полями донесся барабанный бой с кладбища.
Туда стекались женщины и дети. Внезапно церковные двери
открылись, и вперед вышла стража, и маршировала мрачная процессия.
Вслед за долгое время заточенными, но терпеливыми, акадскими земледельцами.
Даже как паломники, которые путешествуют далеко от своих домов и своей страны,
Поют на ходу, и в пении забывают, что они утомлены и измучены,
Так с песнями на устах крестьяне Акадии спустились
Спустились от церкви к берегу среди своих жен и дочерей.
Сначала пришли молодые люди; и, возвысив свои голоса,
Пели дрожащими губами песнопение католических миссий: —
«Святое сердце Спасителя! О неиссякаемый источник!
Наполни наши сердца в этот день силой, покорностью и терпением!»
Тогда старики, когда они шли, и женщины, стоявшие на обочине дороги
Соединились в священном псалме, и птицы в солнечном свете над ними
Смешали свои записи с ним, как голоса духов ушедших.

На полпути к берегу Эванджелина ждала молча,
Не охваченная горем, но сильная в час скорби, —
Спокойно и грустно она ждала, пока процессия приблизится к ней,
И она увидела бледное лицо Габриэля с эмоциями.
Затем ее глаза наполнились слезами, и, нетерпеливо побежав к нему навстречу,
взяла его за руки, положила голову ему на плечо и прошептала:
«Габриэль! Не унывай! Ибо, если мы любим друг друга.
Ничего. , по правде говоря, может навредить нам, какие бы несчастья ни случились! »
Улыбаясь, она произнесла эти слова; затем внезапно остановился, потому что ее отец
Видел, что она медленно продвигалась. Увы! как изменился его облик!
Исчезли сияние его щеки, огонь его глаз и его шаги.
Тяжелее казались тяжестью тяжелого сердца в его груди.
Но с улыбкой и вздохом она обняла его за шею и обняла,
Сказав слова нежности там, где слова утешения не помогли.
Таким образом, к устью Гасперо двинулась эта скорбная процессия.

Там царил беспорядок, суматоха и волнение.
Занятые судами курсировали; и в суматохе
Жены были оторваны от своих мужей, а матери слишком поздно увидели своих детей.
Остались на земле, протягивая руки, с самыми безумными мольбами.
Итак, на отдельные корабли были перенесены Василия и Гавриила.
В отчаянии на берегу стояла Эванджелина со своим отцом.
Половина задачи не была выполнена, когда солнце село, и сумерки
Углубились и потемнели вокруг; и в спешке стекающий океан
Сбежал от берега и покинул линию песчаного пляжа
Покрытый бродягой прилива, водорослями и скользкими водорослями.
Еще дальше, среди предметов домашнего обихода и повозок,
Как цыганский лагерь или член союза после битвы,
Все пути спасения отрезаны морем и стражи рядом с ними,
Лей расположился лагерем на ночь бездомные акадские фермеры.
Обратно в свои самые нижние пещеры отступил ревущий океан,
Утащив по пляжу грохочущую гальку, и оставив
В глубине суши и далеко вверх по берегу, выброшенные на мель лодки моряков.
Затем, с наступлением ночи, стада вернулись со своих пастбищ;
Сладким был влажный неподвижный воздух с запахом молока от вымени;
Мычание они ждали и долго ждали у знаменитых баров приусадебного двора, —
Ждали и тщетно ждали голоса и руки доярки.
На улицах царила тишина; из церкви не звучал ни один Ангелус,
Поднялся без дыма с крыш и не светился свет из окон.

Но на берегу тем временем зажгли вечерние костры.
Построен из дров, брошенных на песок в результате обломков во время бури.
Вокруг них собрались очертания мрачных и печальных лиц,
Слышались голоса женщин и мужчин и плач детей.
От огня к огню, как от очага к очагу в своем приходе,
Бродил верный священник, утешая, благословляя и ободряя,
Подобно Павлу, потерпевшему кораблекрушение, по пустынному морскому берегу Мелиты.
Таким образом, он подошел к тому месту, где Эванджелина сидела со своим отцом,
И в мерцающем свете увидел лицо старика,
Хаггарда, пустого и бледного, без единой мысли и эмоций,
Эйен как лицо какого-то старика. часы, из которых были сняты стрелки.
Напрасно Эванджелина пыталась словами и ласками подбодрить его,
Напрасно предлагала ему еду; но он не двигался, не смотрел, не говорил.
«Бенедицит!» пробормотал священник тоном сочувствия.
Он бы сказал больше, но его сердце было полно, и его акценты
дрогнули и остановились на его губах, как ноги ребенка на пороге,
Замолченный сценой, которую он созерцает, и ужасным присутствием печали.
Итак, он молча возложил руку на голову девушки,
Поднял свои слезливые глаза на безмолвные звезды, которые над ними
Двигались своим путем, не обращая внимания на обиды и печали смертных.
Тогда он сел рядом с ней, и они вместе плакали в тишине.

Внезапно с юга поднялся свет, как осенью кроваво-красная
Луна взбирается по кристальным стенам неба и над горизонтом
Подобно Титану протягивает свои сто рук по горам и лугам,
Хватает скал и реки и сваливающие вместе огромные тени.
Все шире и шире он сиял на крышах села,
Сиял в небе и на море, и на кораблях, стоявших на рейде.
Столбы сияющего дыма поднялись вверх, и вспышки пламени были.
Вонзились в складки и разошлись, как дрожащие руки мученика.
Затем, когда ветер схватил заросли и горящую солому, и, подняв настроение,
Взмахнул ими по воздуху, сразу со ста крыш домов.
Запустил покрытый покровами дым с вспышками пламени.

Эти вещи в ужасе смотрели на толпу на берегу и на корабле.
Вначале они стояли безмолвно, затем громко закричали от боли.
«Мы больше не увидим наших домов в деревне Гран-Пре!»
Внезапно громко петухи начали кукарекать на фермах.
Думая, что уже наступил день; и вскоре мычание скота
Пришел вечерний ветерок, прерванный лаем собак.
Затем поднялся звук ужаса, наподобие вздрогнувших спящих лагерей.
Далеко в западных прериях или лесах, окаймляющих Небраску. броситься к реке.
Такой был звук, который разносился ночью, когда стада и лошади.
Прорывались сквозь свои складки и заборы и безумно мчались по лугам.

Ошеломленные зрелищем, но онемевшие, священник и девушка.
Взглянули на сцену ужаса, которая краснела и расширялась перед ними;
И когда они наконец повернулись, чтобы поговорить со своим безмолвным товарищем,
Вот! со своего места он упал и растянулся на берегу моря.
Неподвижно лежал его образ, из которого покинула душа.
Медленно священник поднял безжизненную голову, и девушка
встала на колени рядом с отцом и громко завыла от ужаса.
Потом в обмороке она утонула и легла ему на грудь, положив голову ему на грудь.
Всю долгую ночь она лежала в глубоком, забывчивом сне;
И когда она проснулась от транса, она увидела множество рядом с собой.
Лица друзей, которых она видела, которые горестно смотрели на нее,
Бледный, со слезами на глазах и взглядами печального сострадания.
По-прежнему пламя горящей деревни освещало пейзаж,
Краснело небо над головой и сияло на лицах вокруг нее,
И, как в день гибели, это казалось ее колеблющимся чувствам.
Затем она услышала знакомый голос, как он сказал народу:
«Давайте похороним его здесь, на берегу моря. Когда наступит более счастливое время года
Вернет нас снова в наши дома из неизвестной страны нашего изгнания,
Тогда он священный прах будет благочестиво возложен на кладбище ».
Таковы были слова священника. И там в спешке, на берегу моря,
В свете горящей деревни для погребальных факелов,
Но без колокола и книги, они похоронили крестьянина из Гранд-Пре.
И как голос священника повторил служение скорби,
Воистину! с жалобным звуком, подобным голосу огромного собрания,
Торжественно ответило морю и смешало его рев с панихидами.
‘Это был возвращающийся прилив, который вдали от океанской пустыни.
С первым рассветом дня пришел, вздымаясь и спеша, к берегу.
Затем снова возобновилось движение и шум посадки;
И с отливом корабли вышли из гавани,
Оставив мертвых на берегу, и деревню в руинах.

Часть вторая

Песнь I

Много утомительных лет прошло с момента сожжения Гранд-Пре,
Когда во время отлива грузовые суда ушли,
Унеся народ со всеми его домашними богами в изгнание.
Ссылка без конца и без примера в рассказе.
Вдали, на разных берегах, высадились акадийцы;
Они были рассыпаны, как хлопья снега, когда ветер с северо-востока.
Удары косо пробираются сквозь туманы, затмевающие берега Ньюфаундленда.
Бездомные, бездомные, безнадежные, они блуждали из города в город,
От холодных озер Севера до знойных южных саванн, —
От унылых берегов моря до земель, где Отец Вод
Хватает холмы в своем руки, и тащит их к океану,
Глубоко в их песках, чтобы похоронить разбросанные кости мамонта.
Друзья, которых они искали, и дома; и многие, в отчаянии, с разбитым сердцем,
Просят земли, но могила, и больше не друг и не место у костра.
Написанная их история стоит на каменных скрижалях на кладбищах.
Долго среди них была видна девушка, которая ждала и скиталась,
Смиренная и кроткая духом, терпеливо терпящая все.
Прекрасна была она и молода; но увы! перед ней простиралась
Унылая, обширная и безмолвная пустыня жизни с ее тропой
Отмеченная могилами тех, кто горевал и страдал до нее,
Страсти давно угасли, а надежды давно умерли и покинуты,
Как эмигрантский Путь к западу от пустыни отмечен
давно сожженными кострами и белыми костями на солнце.
Что-то было в ее жизни неполным, несовершенным, незаконченным;
Как будто июньское утро, со всей его музыкой и солнечным светом,
Внезапно остановилось в небе и, угасая, медленно спустилось.
Снова на восток, откуда оно поздно возникло.
Иногда она задерживалась в городах, пока, побуждаемая лихорадкой внутри нее,
Подгоняемая беспокойной тоской, голодом и жаждой духа,
Она снова начинала свои бесконечные поиски и усилия;
Иногда забредал на погосты и смотрел на кресты и надгробия,
Сидел у какой-то безымянной могилы и думал, что, может быть, на ее лоне
Он уже отдыхал, и ей хотелось спать рядом с ним.
Иногда слух, слухи, нечленораздельный шепот.
Пришел своей воздушной рукой, чтобы указать и поманить ее вперед.
Иногда она говорила с теми, кто видел ее любимого и знал его,
Но это было давно, в каком-то далеком месте или забыто.
«Габриэль Лаженесс!» Они сказали; да! мы его видели.
Он был с кузнецом Василием, и оба ушли в прерии;
Coureurs-des-Bois — это они, известные охотники и звероловы ».
« Габриэль Лаженесс! »- сказали другие:« О да! мы его видели.
Он — путешественник в низинах Луизианы ».
Тогда они сказали бы:« Дорогой ребенок! зачем мечтать и ждать его дольше?
Разве нет других юношей столь же прекрасных, как Гавриил? другие
У кого сердца такие же нежные и верные, а духи такие же верные?
Вот Батист Леблан, сын нотариуса, который любил тебя
Много утомительного года; давай, протяни ему руку и будь счастлив!
Ты слишком красива, чтобы заплетать косы Святой Екатерины ».
Тогда Эванджелина ответила спокойно, но грустно:« Я не могу! »
Ибо когда сердце идет впереди, как светильник, и освещает путь,
Многое становится ясным, что еще скрыто во тьме ».
На это священник, ее друг и духовник,
Сказал с улыбкой , — «О дочь! так говорит в тебе Бог твой!
Не говори о потерянной любви, привязанность никогда не пропадает даром;
Если он не обогатит сердце другого, его воды, возвращаясь
Обратно к своим источникам, как дождь, наполнят их освежением;
То, что излучает фонтан, снова возвращается к фонтану.
терпение; соверши свой труд; соверши свою работу любви!
Скорбь и молчание сильны, а терпение богоподобно.
Посему совершай свой труд любви, пока сердце не станет богоподобным.
Очищенное, укрепленное, усовершенствованное и сделанное более достойным небес! »
Ободренная словами доброго человека, Эванджелина трудилась и ждала.
Все еще в своем сердце она слышала погребальная панихида океана,
Но к ее звуку примешался голос, который шептал: «Не отчаивайся!»
Так блуждала эта бедная душа в нужде и безрадостном дискомфорте
Босая кровь истекала осколками и шипами существования.
Позвольте мне сочинить, о Муза! идти по стопам странника; —
Не каждым окольным путем, каждым изменчивым годом существования;
Но как путник следует по течению ручья через долину:
Иногда вдали от его края и видя мерцание его воды
Тут и там, на некотором открытом пространстве, и только временами;
Затем приближаясь к его берегам, сквозь лесные мраки, которые его скрывают,
Хотя он не видит этого, он может слышать его непрерывный ропот;
Счастлив, наконец, если он найдет место, где он достигнет розетки.

Песнь II

Был май месяц. Далеко вниз по Красивой реке,
Мимо берега Огайо и мимо устья Вабаша,
В золотой поток широкой и быстрой Миссисипи,
Проплыла громоздкая лодка, на которой гребли акадские лодочники.
Это была банда изгнанников: как бы плот потерпевшего кораблекрушение
Нация, разбросанная по побережью, теперь плывущая вместе,
Связанная узами общей веры и общего несчастья;
Мужчины, женщины и дети, которые, руководствуясь надеждой или слухами,
Искали своих близких и своих близких среди фермеров, занимающих мало земли.
На акадском побережье и в прериях прекрасных Опелусас.
С ними пошли Эванджелина и ее проводник, отец Фелициан.
Вперед, по затонувшим пескам, через пустыню, мрачную с лесами,
День за днем они плыли по бурной реке;
Ночь за ночью, у их пылающих костров, становились лагерем на его границах.
Теперь по стремительным желобам, среди зеленых островов, где похожие на плюмажи
Хлопковые деревья кивали своими теневыми гребнями, они плыли по течению,
Затем вышли в широкие лагуны, где серебристые песчаные отмели
Лежали в ручье и по вздымающимся волнам их края
Сияющие белоснежными перьями большие стаи пеликанов шли вброд.
Уровень ландшафт рос, и вдоль берегов реки,
В тени фарфоровых деревьев, посреди пышных садов,
Стояли дома плантаторов с негритянскими хижинами и голубятнями.
Они приближались к региону, где царит вечное лето,
Где через Золотой берег и апельсиновые и цитрусовые рощи,
Величественным изгибом проносится река далеко на восток.
Они тоже отклонились от своего курса; и, войдя в залив Плакемин,
Вскоре затерялись в лабиринте медленных и извилистых вод,
Который, как стальная сеть, простирался во всех направлениях.
Над их головами возвышающиеся и мрачные ветви кипариса.
Встречаются в темной арке, а в воздухе плывут мхи.
Размахиваются, как знамена, которые висят на стенах древних соборов.
Смертоносная тишина казалась непрекращающейся, если не считать цапель.
Дом в кедровых деревьях, возвращающихся на закате,
Или сова, когда он приветствовал луну демоническим смехом.
Прекрасен был лунный свет, когда он скользил и блестел на воде,
Мерцал на кипарисовых и кедровых колоннах, поддерживающих арки,
Вниз, сквозь сломанные своды которого он проваливался, как сквозь щели в руинах.
Сказочное, нечеткое и странное было все вокруг них;
И в их духе появилось чувство изумления и печали, —
Странные предчувствия болезни, невидимого и непостижимого.
Как, ступая конским копытом по дерну прерий,
Далеко впереди сомкнуты листья мимозы, уменьшающейся в размерах,
Так, при ударах копыт судьбы, с печальными предчувствиями зла,
Сжимается и закрывает сердце, прежде чем его постигнет судьба.
Но сердце Эванджелины поддерживало видение, которое едва заметно.
Плывало перед ее глазами и манило ее в лунном свете.
Это мысль ее мозга приняла форму фантома.
По темным проходам бродил перед ней Габриэль,
И каждый взмах весла теперь приближал его все ближе и ближе.

Тогда на его месте, на носу лодки, поднялся один из гребцов,
И в качестве сигнала сигнала, если другие, подобные им, возможно,
плыли по тем мрачным и полуночным ручьям, протрубили ему в горн.
Дикий сквозь темные колоннады и коридоры, покрытые листвой, раздался взрыв,
Нарушая печать тишины, и давая языки лесу.
Над ними бесшумно шевелились под музыку знамена мха.
Множественное эхо пробудилось и затихло вдали,
Над водянистым полом и под отражающимися ветвями;
Но ни один голос не ответил; из темноты не последовало ответа;
И, когда эхо стихло, тишина стала ощущением боли.
Тогда Эванджелина заснула; но лодочники гребли всю полночь,
Время от времени молчали, а потом пели знакомые канадские лодочные песни,
Как они пели в древности на своих акадских реках,
В то время как всю ночь доносились таинственные звуки пустыни,
Далеко прочь — неразборчиво — как волна или ветер в лесу,
Смешанный с криком журавля и ревом мрачного аллигатора.

Таким образом, незадолго до следующего полудня они вышли из тени; и перед ними
Лежат под золотым солнцем озера Атчафалаи.
Кувшинки мириадами покачивались на легких волнах.
Создавались проплывающими веслами, и великолепный по красоте лотос.
Поднимал свою золотую корону над головами лодочников.
Слабым был воздух с запахом цветов магнолии,
И с жаром полудня; и бесчисленные лесные острова,
Благоухающие и густо усыпанные цветущими изгородями из роз,
Близко к берегам которых они скользили, приглашенные спать.
Вскоре у самого прекрасного из них приостановились их утомленные весла.
Под ветвями ив Вачита, которые росли на окраине,
Надежно пришвартовалась их лодка; и рассыпались по лужайке,
Утомленные полуночным трудом утомленные путники дремали.
Над ними широкая и высокая протянулась кедровая роща.
Раскачиваясь на своих огромных руках, цветок трубы и виноградная лоза
Вешали свою веревочную лестницу вверх, как лестницу Иакова,
На чьей отвесной лестнице восходили и спускались ангелы,
Были быстрые колибри, порхавшие с цветков цвести.
Такое видение увидела Эванджелина, когда спала под ним.
Наполнено было ее сердце любовью, и рассвет открывшегося неба
Осветил ее душу во сне славой небесных краев.

Ближе, все ближе, среди бесчисленных островов,
Бросил легкую, быструю лодку, несущуюся над водой,
Подгоняемый мускулистыми руками охотников и звероловов курсом.
К северу его нос обращен к земле бизонов и бобров.
У руля сидел молодой человек с задумчивым и озабоченным лицом.
Темные и запущенные локоны затеняли его лоб, и печаль.
Несколько не по годам на его лице было ясно написано.
Гавриил был тем, кто, уставший от ожидания, несчастный и беспокойный,
Искал в западных дебрях забвения себя и печали.
Они быстро скользили вдоль, близко под защитой острова,
Но на противоположном берегу, за ширмой из пальмет,
Так что они не видели лодки, укрытой в ивах. стремительно взмахивали веслами, и невидимыми были спящие,
Ангела Божьего не было никого, чтобы разбудить дремлющую девушку.
Они быстро ускользнули, как тень облака в прерии.
После того, как издалека утих звук их весел на ямах,
Как от магического транса проснулись спящие, и девушка
Сказал со вздохом дружелюбному священнику: «О отец Фелициан!
Что-то говорит в моем сердце, которое рядом со мной блуждает Гавриил.
Это глупый сон, праздное и смутное суеверие?
Или ангел прошел и открыл истину моему духу? »
Затем, покраснев, она добавила: «Увы, моя легковерная фантазия!
Для таких ушей, как твое, такие слова не имеют значения.
Но преподобный ответил, и он улыбнулся, отвечая, —
«Дочь, слова твои не праздны; и для меня они не бессмысленны.
Чувство глубокое и неподвижное; и слово, которое плавает на поверхности
, Подобно метательному буйку, который выдает, где спрятан якорь.
Посему верь своему сердцу и тому, что мир называет иллюзиями.
Гавриил действительно рядом с тобой; ибо недалеко к югу,
г. На берегу Тече находятся города Сен-Мавр и Св.Мартин.
Там долго странствующая невеста будет снова отдана своему жениху.
Там давно отсутствующий пастырь вновь обретет свою паству и свою овчарню.
Прекрасна земля с ее прериями и лесами фруктовых деревьев;
Под ногами сад цветов и синее небо
Наклонившись вверх и опираясь куполом своим на стены леса.
Живущие там назвали его Эдемом Луизианы ».

С этими словами радости они поднялись и продолжили свой путь.
Мягко настал вечер. Солнце с западного горизонта
Как фокусник протянул свою золотую палочку над пейзажем;
Поднялись мерцающие пары; и небо, и вода, и лес.
Казалось, что все загорелось от прикосновения, они таяли и смешивались друг с другом.
Висящее между двумя небесами облако с серебряными краями.
Лодка с капающими веслами плыла по неподвижной воде.
Сердце Эванджелины было наполнено невыразимой сладостью.
Тронутые волшебными чарами священные источники чувств.
Сияют светом любви, как небо и вода вокруг нее.
Потом из соседней чащи пересмешник, самый дикий из певцов,
Поднимаясь на ивовых брызгах, которые висели над водой,
Стряхнул из своего горла такие потоки бредовой музыки,
Что весь воздух и лес и волны казались тихими, чтобы слушать.
Сначала были жалобные и грустные; затем взлетает до безумия
Казалось, они следовали за безумными вакханками или руководили ими.
Затем послышались отдельные ноты в печальном, тихом причитании;
Тиль, собрав их всех, насмехаясь, швырнул их за границу,
Как когда после грозы порыв ветра сквозь вершины деревьев
Стряхивает грохочущий дождь хрустальным дождем на ветвях.
С такой прелюдией, как эта, и сердцами, которые трепетали от эмоций,
Медленно они вошли в Teche, где он течет через зеленые Opelousas,
И сквозь янтарный воздух над гребнем леса
Увидели колонну дым, исходивший от соседнего жилища; —
Они слышали звуки рога и отдаленное мычание скота.

Песнь III

Рядом с берегом реки, в тени дубов, из ветвей которых красовались
Гирлянды из испанского мха и мистической омелы,
Такие, как Друиды, срубленные золотыми топориками в Йольский прилив,
Стояли, уединенно и неподвижно , дом пастуха.Сад
Опоясал его поясом пышных цветов,
Наполняя воздух благоуханием. Сам дом был построен из бруса
, который был вырублен из кипариса и был тщательно скомпонован.
Большая и низкая была крыша; и на тонких колоннах, поддерживаемых,
, увитых розами, обвитых виноградными лозами, широкая и просторная веранда,
Преследование колибри и пчелы простиралось вокруг него.
В каждом конце дома, среди цветов сада,
Размещены голубятни, как вечный символ любви,
Сцены бесконечных ухаживаний и бесконечных споров соперников.
В этом месте царила тишина. Линия тени и солнечного света
Пробежала около верхушек деревьев; но сам дом был в тени,
И из его трубы, поднимаясь вверх и медленно расширяясь
В вечерний воздух поднялся тонкий синий столб дыма.
В задней части дома, от садовых ворот, вела тропинка.
Через огромные дубовые рощи к краю бескрайней прерии.
В море цветов, в котором медленно опускалось солнце, спускалось солнце.
Полный след света, как корабли с темным полотном.
Свисающий с рангоута в неподвижном штиле тропиков.
Стоял гроздью деревьев, запутанной веревкой из виноградных лоз.

Там, где леса встречались с цветочным прибоем прерий,
Сидел верхом на коне, в испанском седле и стременах,
Сидел пастух в гетрах и дублете из оленьей шкуры.
Широкое и смуглое лицо, которое из-под испанского сомбреро.
Глядя на мирную сцену с величавым видом своего хозяина.
Вокруг него бесчисленные стада коров, которые паслись.
Тихо на лугах, вдыхая паровую свежесть.
Которая поднималась из реки и разливалась по ландшафту.
Медленно приподняв рог, висевший у него на боку, и расправив его.
Полностью его широкая, глубокая грудь, он выпустил взрыв, который раздался
Дико, сладко и далеко, сквозь все еще влажный вечерний воздух.
Вдруг из травы длинные белые рога крупного рогатого скота.
Взошли, как хлопья пены, на встречных течениях океана.
Мгновение молча они смотрели, затем с ревом устремились над прерии.
И вся масса превратилась в облако, тень вдали.
Затем, когда пастух повернулся к дому, через ворота сада
Увидел он фигуры священника и девушки, идущие ему навстречу.
Внезапно он спрыгнул с лошади в изумлении и прыгнул вперед.
Бросился с раскинутыми руками и восклицаниями изумления;
Когда они увидели его лицо, они узнали кузнеца Василия.
Его радушно встретили, когда он проводил своих гостей в сад.
Там, в беседке из роз с бесконечными вопросами и ответами.
Дали они выход своим сердцам и возобновили свои дружеские объятия.
Смеялись и плакали по очереди или сидели молча и задумчиво.
Задумчивый, ибо Гавриил не пришел; а теперь темные сомнения и опасения
Украли девичье сердце; и Василий, несколько смущенный,
Нарушил молчание и сказал: «Если вы прошли через Атчафалаю,
, как вы нигде не встретили лодку моего Габриэля на заливе?»
При словах Бэзила по лицу Эванджелины промелькнула тень.
Слезы навернулись на ее глаза, и она сказала с трепетным акцентом:
«Ушла? Габриэль ушел?» и, пряча лицо на его плече,
Все ее отягощенное сердце отступило, и она плакала и сетовала.
Тогда добрый Василий сказал, — и его голос стал бодрым, когда он это сказал: и мои лошади
Угрюмый и беспокойный, выросший, испытанный и обеспокоенный, его дух
Не мог больше выносить спокойствие этого тихого существования.
Всегда думающий о тебе, неуверенный и печальный,
Всегда молчаливый или говорящий только о тебе и своих бедах,
Он, наконец, стал настолько утомительным для мужчин и для девушек,
Утомительно даже для меня, что в конце концов я подумал обо мне , и послал его
г. в город Адайес, чтобы торговать с испанцами на мулов.
Оттуда он пойдет по индийским тропам к горам Озарк,
Охота за мехом в лесах, на реках, ловящих бобра.
Ободритесь; мы будем следить за беглым любовником;
Он недалеко, и Судьба и потоки против него.
Завтра и прочь, и сквозь красную утреннюю росу
Мы быстро последуем за ним и вернем его в темницу ».

Затем послышались радостные голоса, и с берегов реки,
Поднявшись на руках товарищей, явился скрипач Михаил.
Долго прожил он под крышей Василия, как бог на Олимпе,
Не имея другой заботы, кроме раздачи музыки смертным.
Он был очень известен своими серебряными замками и скрипкой.
«Да здравствует Майкл, — кричали они, — наш храбрый акадский менестрель!»
Когда они несли его в триумфальном шествии; и тотчас же
Отец Фелициан двинулся с Эванджелиной, приветствуя старика
Доброжелательно и часто и вспоминая прошлое, в то время как Василий восхищался,
Приветствовал с веселой радостью своих старых товарищей и сплетников,
Громко и долго смеялся и обнимал матерей и дочерей .
Они очень удивились, увидев богатство кузнеца сидеванта,
Все его владения и его стада, и его патриархальное поведение;
Они очень удивились, услышав его рассказы о почве и климате,
И о прериях; чьи бесчисленные стада принадлежали ему, кто их схватил;
Каждый думал в душе, что он тоже пойдет и поступит так же.
Таким образом, они поднялись по ступеням и, пересекая прохладную веранду,
Вошли в холл дома, где уже ужин Василий
Ждал его позднего возвращения; и они вместе отдыхали и пировали.

Над радостным пиршеством внезапно спустилась тьма.
Все было тихо снаружи, и, освещая пейзаж серебром,
Ярмарка взошла росистая луна и мириады звезд; но внутри дверей,
Ярче этих, сияли лица друзей в мерцающем свете лампы.
Затем со своего места наверху, во главе стола, пастух
Излил свое сердце и свое вино вместе в бесконечном изобилии.
Закуривая трубку, наполненную сладким табаком Natchitoches,
Так он говорил своим гостям, которые слушали и улыбались, когда слушали: —
«Еще раз добро пожаловать, друзья мои, которые долгое время были без друзей и бездомных,
Добро пожаловать еще раз в дом, который, может быть, лучше старого!
Здесь не голодная зима застывает нашу кровь, как реки;
Здесь никакая каменистая земля не вызывает гнев фермера.
Лемех плавно проходит по земле, как киль по воде.
Круглый год апельсиновые рощи цветут; и травы вырастают на
За одну ночь больше, чем за все канадское лето.
Здесь также бесчисленные стада дикие и невостребованные в прериях;
Здесь тоже можно получить землю по просьбе, и леса из древесины
Несколько ударов топора вырубают и обрамляют в дома.
После того, как ваши дома построены и ваши поля желтеют от урожая,
Ни один король Англии Георгий не прогонит вас прочь от ваших усадеб,
Сжигает ваши жилища и амбары и крадет ваши фермы и ваш скот.
Сказав эти слова, он выпустил гневное облако из ноздрей,
В то время как его огромная коричневая рука с грохотом опустилась на стол,
Так что гости все вздрогнули; и отец Фелициан, изумленный,
Вдруг остановился, ущипнув нюхательного табака на полпути к ноздрям.
Но храбрый Василий продолжил, и его слова были мягче и веселее: —
«Остерегайтесь лихорадки, друзья мои, берегитесь лихорадки!
Ибо это не похоже на наш холодный акадский климат.
Вкратце излечить, надев паука на шею! »
Затем послышались голоса у двери и приближающиеся шаги. свежая веранда.
Это были соседние креолы и маленькие акадские плантаторы,
Которые были вызваны в дом Василия Пастуха.
Веселая встреча была давних товарищей и соседей:
Друг обнял друга; и те, кто прежде были чужаками,
Встреча в изгнании, сразу же стали друзьями друг другу,
Влеченные нежными узами общей страны вместе.
Но в соседнем зале доносится музыка.
Из созвучных струн мелодичной скрипки Майкла
Прервала всю дальнейшую речь.Вдали, как дети в восторге,
Все забытое рядом, они отдавались сводящему с ума
Водоворот головокружительного танца, кружащийся и раскачивающийся под музыку,
Сказочный, с сияющими глазами и порывом трепещущих одежд.

Между тем, в стороне, во главе зала, священник и пастух
Сидели, беседуя вместе о прошлом, настоящем и будущем;
В то время как Эванджелина стояла, как зачарованная, ибо в ее
Старые воспоминания поднимались и громко посреди музыки
Слышала она шум моря и неудержимая печаль
Пришла к ее сердцу, и незаметно она кралась вперед. в сад.
Прекрасна была ночь. За черной стеной леса,
Наклонив серебряную вершину, взошла луна. На реке
Упал то тут, то там сквозь ветви дрожащий отблеск лунного света,
Как сладкие мысли любви на темном и коварном духе.
Ближе и кругом вокруг нее многочисленные цветы сада
Излили их души запахами, которые были их молитвами и исповедями.
В ночь, когда она шла своим путем, как безмолвный картезианец.
Более благоуханнее, чем они, и тяжелее теней и ночной росы,
Повесил сердце девушки. Спокойствие и волшебный лунный свет
Казалось, что ее душу захлестнула неопределенная тоска;
Как, через калитку сада и под тенью дубов,
Прошла она по тропинке к краю безмерной прерии.
Он лежал безмолвно, покрытый серебристой дымкой, и светлячки
Сверкали и уплывали в смешанном и бесконечном количестве.
Над ее головой звезды, мысли Бога на небесах,
Сияли в глазах человека, который перестал удивляться и поклоняться,
За исключением того случая, когда пылающая комета была замечена на стенах этого храма,
Как будто рука появился и написал на них: «Упарсин.
И душа девушки, между звездами и светлячками,
Бродила одна, и она воскликнула: «О Гавриил! О мои возлюбленные!
Ты так близок ко мне, и все же я не могу тебя увидеть?
Ты так близко ко мне, и все же твой голос не доходит до меня?
А! как часто твои ноги ступали по этой тропе в прерии!
А! как часто твои глаза смотрели на леса вокруг меня!
А! как часто под этим дубом, возвращаясь с работы,
Ты ложился отдыхать и мечтать обо мне во сне твоих!
Когда эти глаза увидят, эти руки сложатся вокруг тебя?
Громко и внезапно прозвучал звук козодоя
Как флейта в лесу; и вскоре, сквозь окрестные заросли,
Все дальше и дальше он плыл и замолчал.
«Терпение!» прошептали дубы из пророческих пещер тьмы:
И с залитого лунным светом луга ответил вздох: «Завтра!»

Яркое солнце взошло на следующий день; и все цветы в саду.
Омыли его сияющие ноги слезами и помазали его локоны.
Восхитительным бальзамом, который они несли в своих хрустальных вазах.
«Прощай!» сказал священник, когда он стоял у темного порога;
«Смотри, чтобы ты принес нам Блудного Сына от его поста и голода,
И также Дева Неразумная, которая спала, когда приходил жених.«
« Прощай! »- ответила девушка и, улыбаясь, спустилась с Василием.
Спустились к берегу реки, где уже ждали лодочники. полет того, кто мчался впереди них,
Унесенный волной судьбы, как мертвый лист над пустыней
Ни в тот день, ни в следующий, ни еще в тот день, который был успешным,
Нашли они следы его курса в озере ни лес, ни река,
И по прошествии многих дней они не нашли его; но расплывчатые и неопределенные
Только слухи были их проводниками по дикой и пустынной стране;
Тилль, в маленькой гостинице испанского городка Адайес,
Утир Измученные, они вышли и узнали от болтливого домовладельца,
, что накануне, с лошадьми, проводниками и товарищами,
Гавриил покинул деревню и пошел дорогой прерий.

Песнь IV

Далеко на западе лежит пустынная земля, где горы
поднимаются сквозь вечные снега на свои высокие и светящиеся вершины.
Вниз от их неровных глубоких оврагов, там, где ущелье, как ворота,
Открывает проход, грубый для колес эмигрантской повозки,
На запад течет Орегон, Уоллуэй и Овайхи.
На восток, окольным курсом, среди гор Ветряной реки,
Через долину пресной воды выпадает осадок через Небраску;
И южнее, от Фонтен-куибута и испанских гор,
Изрезанный песком и скалами и унесенный ветром пустыни
Бесчисленные потоки с непрекращающимся звуком нисходят к океану,
Как великие аккорды арфы, в громких и торжественных вибрациях.
Между этими ручьями простираются чудесные, красивые прерии,
Волнистые заросли травы, вечно катящиеся в тени и солнечном свете,
Яркие, с пышными гроздьями роз и пурпурными аморфами.
Над ними бродили стада бизонов, лоси и косули;
Над ними бродили волки и стада лошадей без всадников;
Пылающие пожары и порча, и ветры, утомляющие путешествиями;
По ним бродят разбросанные племена сыновей Измаила,
Окрашивая пустыню кровью; и над их ужасными боевыми тропами
Круги и паруса ввысь, на величественных крыльях, стервятник,
Как неумолимая душа вождя, убитого в битве,
Невидимая лестница поднимается и взбирается по небу.
Тут и там поднимаются дымы от лагерей этих диких мародеров;
Кое-где на окраинах быстрых рек возвышаются рощи;
И мрачный, молчаливый медведь, монах-отшельник пустыни,
Спускается по их темным ущельям, чтобы выкапывать корни у берега ручья,
И над всем небо, ясное и кристально чистое небо,
Как защитная рука Бога, перевернутого над ними.

В эту чудесную страну, у подножия гор Озарк,
далеко вошел Гавриил, за ним следили охотники и звероловы.
День за днем, с их индейскими проводниками, девушка и Василий.
Следили за его летучими шагами и каждый день думали, чтобы его схватить.
Иногда они видели или думали, что видят дым от его костра.
Поднимается в утреннем воздухе с далекой равнины; но с наступлением темноты
г., когда они добрались до места, они нашли только тлеющие угли и пепел.
И хотя их сердца временами были грустны, а тела утомлены,
Надежда все еще вела их, поскольку магия Фата Моргана
Показывала им свои озера света, которые отступили и исчезли перед ними.

Однажды, когда они сидели у вечернего камина, они молча вошли
В маленький лагерь индийская женщина,
которой носила глубокие следы печали и терпения, столь же великого, как и ее горе.
Она была женщиной из племени шауни, возвращавшейся домой к своему народу.
Из далеких охотничьих угодий жестоких Каманш.
Там, где был убит ее канадский муж, Кур-де-Буа.
Тронуты были их сердца ее рассказом, и они были очень тепло и дружелюбны.
Они обрадовались, и она села и пировала среди них.
О мясе буйвола и оленине, приготовленной на углях.
Но когда их трапеза была закончена, и Василий и все его товарищи,
Изношенные долгим дневным переходом и погоней за оленями и бизонами,
Растянулись на земле и заснули там, где вспыхнул трепещущий огонь. их смуглые щеки и их формы, закутанные в одеяла. его удовольствия, и боли, и перемены.
Эванджелина сильно плакала от этого рассказа и от того, что знала, что другое
Несчастное сердце, подобное ее собственному, любило и было разочаровано.
Проникнутая в глубины ее души жалостью и женским состраданием,
И все же в своей печали радовалась, что рядом с ней находился пострадавший,
Она, в свою очередь, рассказывала о своей любви и обо всех ее бедах.
Безмолвно от удивления, Шони села, а когда она кончила.
Все еще была немой; но в конце концов, как будто таинственный ужас
прошел через ее мозг, она заговорила и повторила сказку о Моуи;
Моуис, снежный жених, завоевавший и женившийся на девушке,
Но, когда настало утро, встал и ушел из вигвама,
Блек, таял и растворялся в солнечном свете,
Пока она не видела его больше, хотя она пошла далеко в лес.
Затем нежными, низкими тонами, которые казались странными заклинаниями,
Рассказала ей сказку о прекрасной Лилинау, за которой ухаживал призрак,
Это, сквозь сосны в доме ее отца, в тишине сумерек,
Дыхал, как вечерний ветер, и шептал любви девушке,
Пока она не последовала за его зеленым и развевающимся пером через лес,
И больше никогда не возвращалась, и ее люди больше не видели.
Молчаливая от удивления и странного удивления, Эванджелина слушала
Мягкий поток ее волшебных слов, пока область вокруг нее
не казалась заколдованной землей, а ее смуглая гостья — чародейкой.
Медленно над вершинами гор Озарк взошла луна,
Освещая маленькую палатку таинственным великолепием
Касаясь мрачных листьев, обнимая и заполняя лес.
С восхитительным звуком промчался ручей и ветви
Качели и вздохнули над головой еле слышным шепотом.
Сердце Эванджелины было наполнено мыслями о любви, но тайна.
Тонкое чувство закралось от боли и бесконечного ужаса,
Как холодная ядовитая змея крадется в гнездо ласточки.
Это был не земной страх. Дыхание из области духов
Казалось, что парит в воздухе ночи; и она почувствовала на мгновение
Что, как и индийская горничная, она тоже преследовала призрака.
С этой мыслью она заснула, и страх и призрак исчезли.

Рано утром марш возобновился; и шауни
Сказал, пока они шли: «На западном склоне этих гор
Обитает в своей маленькой деревне глава Миссии в Черной Одежде.
Он многому учит людей и рассказывает им о Марии и Иисусе;
Громко смеются их сердца от радости и плачут от боли, когда они слышат его.
Затем, внезапно и тайно, Эванджелина ответила:
«Пойдем в Миссию, там нас ждут хорошие вести!»
Туда направили коней; и за отрогом гор,
Когда зашло солнце, они услышали ропот голосов,
И на зеленом и широком лугу, на берегу реки,
Увидели палатки христиан, шатры иезуитской миссии.
Под высоким дубом, который стоял посреди деревни,
Вождь Черной Одежды на коленях со своими детьми. Распятие, прикрепленное
Высоко на стволе дерева, и в тени виноградной лозы,
Глядя своим мучительным лицом на толпу, преклонившую колени под ним.
Это была их сельская часовня. Наверху, сквозь замысловатые арки
над его воздушной крышей, поднималось пение их вечерни,
Смешивая его ноты с мягким шепотом и вздохами ветвей.
Молчаливые, с непокрытыми головами, приближаются путники.
Ставят колени на засыпанный травой пол, и присоединяются к вечернему богослужению.
Но когда служба закончилась и благословение выпало из рук священника,
Forth, как семя из рук сеятеля,
Медленно преподобный подошел к чужестранцам и приветствовал их
Добро пожаловать; и когда они ответили, он добродушно улыбнулся,
Услышав в лесу домашние звуки своего родного языка,
И со словами доброты провел их в свой вигвам.
Там они отдыхали на циновках и шкурах, и на лепешках из кукурузных початков.
Пировали и утоляли жажду из фляги учителя.
Вскоре была рассказана их история; и священник торжественно ответил: —
«Не шесть солнц взошли и не зашли с тех пор, как Гавриил сидел
На этой циновке рядом со мной, где теперь отдыхает девушка,
Рассказал мне ту же самую печальную историю, потом поднялся и продолжил свое путешествие!»
Тихий был голос священника, и он говорил с акцентом доброты;
Но сердце Эванджелины упало на его слова, как зимой снежинки
падают в какое-то одинокое гнездо, из которого вылетели птицы.
«Он ушел далеко на север, — продолжал священник; «но осенью
г., когда погоня закончится, снова вернется в Миссию.
Тогда Эванджелина сказала, и голос ее был кротким и покорным, —
«Позволь мне остаться с тобой, ибо душа моя печальна и скорбит». его мексиканский конь с его индейскими проводниками и товарищами.
Возвращение домой Василий вернулся, а Эванджелина осталась в миссии.

Медленно, медленно, медленно дни сменяли друг друга,
Дни, недели и месяцы; и поля кукурузы, которые вырастали из земли.
Зеленый, когда пришла незнакомка, она теперь махала над ней,
Подняли свои тонкие стержни с переплетенными листьями и образовали
Монастыри для нищенствующих ворон и зернохранилищ, разграбленных белками.
Тогда в золотую погоду кукурузу очистили от шелухи, и девы
Покраснели у каждого кроваво-красного колоса, потому что это означало любовника,
Но над криво рассмеялся и назвал его вором на кукурузном поле.
Даже кроваво-красное ухо Эванджелине не принесло ее любовника.
«Терпение!» священник сказал бы; «имейте веру, и ваша молитва будет услышана!
Посмотрите на это сильное растение, которое поднимает голову с луга,
Посмотрите, как его листья повернуты к северу, как магнит;
Это цветок компаса, что перст Божий насадил
Здесь, в бездомной дикой природе, чтобы направить путь путешественника
По подобным морю, бездорожным, безграничным пустыням пустыни.
Такова вера в душе человека. Цветки страсти,
Веселые и пышные цветы, ярче и ароматнее,
Но они обманывают нас и сбивают нас с пути, и их запах смертоносен.
Только это скромное растение может вести нас сюда, а в дальнейшем
Венчают нас цветами асфоделя, влажными от росы непента ».

Настала осень и прошла, и зима, а Гавриила не было;
Расцвела открывающая весна и ноты малиновки и синей птицы.
Сладко звучали как на земле, так и на дереве, но Габриэль не пришел.
Но от дуновения летних ветров донесся слух.
Слаще пения птиц, или оттенка, или запаха цветов.
В нем говорилось, что далеко на севере и востоке, в лесах Мичигана,
Гавриил поселился в своей хижине на берегу реки Сагино,
И с вернувшимися проводниками искали озера Св. Лаврентия,
С грустным прощанием Эванджелина ушла из миссии.
Усталыми путями, долгими и опасными переходами,
Она достигла, наконец, глубин мичиганских лесов,
Нашла, что охотничий домик заброшен и разрушен!

— поля армии,
Сейчас в укромных деревушках, в поселках и густонаселенных городах.
Как призрак она пришла и скончалась незамеченной.
Прекрасна была она и молода, когда в надежде отправилась в дальний путь;
Блеклая была она и старая, когда разочарованием все закончилось.
Каждый последующий год украл что-то у ее красоты,
Оставив за собой, шире и глубже, мрак и тень.
Затем появились и распространились слабые серые полосы на ее лбу,
Рассвет другой жизни, которая пробилась над ее земным горизонтом,
Как в восточном небе первые слабые полосы утра.

Canto V

На этой восхитительной земле, омываемой водами Делавэра,
Сильванскими тенями охраняет имя апостола Пенна,
На берегу прекрасного ручья стоит город, который он основал.
Там весь воздух бальзам, а персик — символ красоты,
И улицы все еще повторяют названия лесных деревьев,
Как будто они хотели бы умилостивить дриад, чьи пристанища они досаждали.
Там из беспокойного моря высадилась Эванджелина, изгнанница,
Находила среди детей Пенна дом и страну.
Там умер старый Рене Леблан; и когда он ушел,
Видел рядом с ним только одного из всей сотни его потомков.
Что-то, по крайней мере, было на дружеских улицах города,
Что-то, что говорило ее сердцу и делало ее больше не чужой;
И ее ухо было приятно Тебе и Ты квакеров,
Ибо оно напомнило прошлое, старую акадскую страну,
Где все люди были равны, и все были братьями и сестрами.
Итак, когда бесплодные поиски, разочарованные попытки,
Закончились, больше не возобновлять на земле, не жалуясь,
Туда, как листья к свету, были обращены ее мысли и ее шаги.
Как с вершины горы дождливый утренний туман
Откатывается, и вдали мы видим пейзаж под нами,
Освещенный солнцем, с сияющими реками, городами и деревнями,
Так упал туман из ее разума, и она увидела мир далеко под ней,
Больше не Тьма, но весь озаренный любовью; и тропа
, по которой она взошла так далеко, ровно и гладко лежащая вдали.
Гавриил не был забыт. В ее сердце был его образ,
Облеченный в красоту любви и юности, каким она его видела в последний раз,
Только более прекрасным делалось его смертоносное молчание и отсутствие.
В ее мысли о нем не входило время, потому что его не было.
Над ним годы не имели власти; он не был изменен, но преображен;
Он стал для ее сердца как мертвый, а не отсутствующий;
Терпение, самоотречение и преданность другим,
Это был урок, который ей преподала жизнь, полная испытаний и печали.
Так была распространена ее любовь, но, как некоторые пахучие специи,
не потерпела ни потерь, ни потерь, хотя и наполняла воздух ароматом.
У нее не было другой надежды и желания в жизни, кроме как следовать
Кротко, благоговейными шагами, священным стопам своего Спасителя.
Так много лет она прожила как Сестра Милосердия; частые посещения
Одинокие и жалкие крыши в людных переулках города,
Где бедствия и нужды скрывались от солнечного света,
Где болезни и печаль на чердаках томились заброшенными.
Ночь за ночью, когда мир спал, сторож громко повторял
Громко на порывистых улицах, что в городе все хорошо.
Высоко в каком-то одиноком окне он увидел свет ее свечи.
День за днем, в серой заре, медленно через пригороды
Тащился немецкий фермер с цветами и фруктами на рынок,
Встретил это кроткое, бледное лицо, возвращавшееся домой с бдительности.

Потом было, что на город обрушилась эпидемия,
Предвещаемая чудесными знамениями, и в основном стаями диких голубей,
Затемняло солнце в своем полете, и в зобах не было ничего, кроме желудя.
И, поскольку морские приливы возникают в сентябре
года, затопляя серебряный поток, пока он не переходит в озеро на лугу,
Итак, смерть затопила жизнь, и, затопив ее естественную окраину,
Распространилась на солоноватое озеро, серебряный поток существования.
Богатство не могло подкупить, красота не очаровала угнетателя;
Но все одинаково погибли под бичом его гнева;
Только, увы! бедняк, у которого не было ни друзей, ни слуг,
Убежал умирать в богадельне, доме бездомных.
Тогда он стоял на окраине, посреди лугов и лесов, —
Теперь город его окружает; но тем не менее, с его воротами и калиткой
Кроткий, посреди великолепия, его скромные стены, кажется, повторяют
Мягко слова Господа: «Бедные вы всегда имеете с собой».
Туда ночью и днем приходила Сестра Милосердия. Умирающий
Взглянул ей в лицо и действительно подумал, что вот там ночь над городом, видимым вдалеке.
Их глазам показались светильники города небесного,
В чьи сияющие врата вскоре войдут их духи.

Таким образом, в субботу утром, по улицам, пустынным и безмолвным,
Идя тихим путем, она вошла в дверь богадельни.
Сладко в летнем воздухе пахло цветами в саду;
И она остановилась в пути, чтобы собрать среди них самых прекрасных,
Чтобы умирающие еще раз возрадовались их благоуханию и красоте.
Затем, когда она поднималась по лестнице в коридоры, охлажденные восточным ветром,
Далекие и мягкие на ее ухо упали колокольчики с колокольни Крайст-Черч,
В то время как, смешавшись с ними, через луга доносились
Звуки псалмов, которые пели шведы в их церкви в Викако.
Мягкий, как опускающиеся крылья, спокойствие часа упало на ее дух;
Что-то внутри нее сказало: «Наконец-то твои испытания окончены»;
И с легким взглядом она вошла в палаты болезни.
Бесшумно передвигался вокруг усердных, заботливых служителей,
Смочил лихорадочную губу и ноющий лоб, и в тишине
Закрыв слепые глаза мертвым и скрыв их лица,
Где они лежали на своих ложах, как сугробы снега у дороги.
Многие вялые головы, поднявшие голову, когда Эванджелина вошла,
Повернулся на подушку боли, чтобы смотреть, когда она проходила, для ее присутствия
Упал на их сердца, как луч солнца на стенах тюрьмы.
И, оглянувшись вокруг, она увидела, как Смерть, утешитель,
Возложив руку на многие сердца, навсегда исцелила их.
Многие знакомые формы исчезли в ночное время;
Их места были вакантными, или их уже заняли посторонние.

Внезапно, словно охваченная страхом или чувством удивления,
Она все еще стояла, расставив бесцветные губы, в то время как дрожь
Пробежала по ее телу, и, забытые, цветы упали с ее пальцев,
И из ее глаз и щеки свет и цвет утра.
Тогда с ее уст сорвался крик такой ужасной боли,
Что умирающие услышали его и вскочили с подушек.
На поддоне перед ней раскинулось тело старика.
Длинные, тонкие и серые локоны, оттенявшие его виски;
Но, когда он лежал в утреннем свете, его лицо на мгновение
Казалось, снова приняло формы своего прежнего мужского достоинства;
Так меняются лица умирающих.
Горячие и красные на его губах все еще обжигали прилив лихорадки,
Как будто жизнь, как иврит, кровью залила свои врата,
Чтобы Ангел Смерти мог увидеть знамение и пройти.
Неподвижный, бессмысленный, умирающий, он лежал, и его дух был истощен.
Казалось, тонет в бесконечных глубинах тьмы.
Мрак сна и смерти, вечно тонущий и тонущий.
Затем, сквозь те царства тени, в многократных реверберациях,
Слышал тот крик боли, и сквозь сменившуюся тишину
Прошептал нежным голосом с нежным и святым акцентом
«Габриэль! О мои возлюбленные!» и замер в тишине.
Затем он увидел во сне еще раз дом своего детства;
Зеленые акадские луга с лесными реками среди них,
Деревня, горы и леса; и, идя под их тенью,
Как и в дни своей юности, Эванджелина воскресла в его видении.
Слезы навернулись на глаза; и так же медленно, как он поднял веки,
Исчезло видение, но Эванджелина встала на колени у его постели.
Напрасно он старался прошептать ее имя, потому что акценты оставались невысказанными.
Умер на его губах, и их движение открыло то, что говорил бы его язык.
Напрасно он старался подняться; и Эванджелина, стоя на коленях рядом с ним,
Поцеловала его умирающие губы и положила его голову ей на грудь.
Сладкий был свет его глаз; но он внезапно погрузился в темноту,
Как если бы лампа задувалась порывом ветра у окна.

Теперь все кончилось: надежда, и страх, и горе,
Вся боль в сердце, беспокойная, неудовлетворенная тоска,
Вся тупая, глубокая боль и постоянная тоска терпения!
И, когда она еще раз прижала безжизненную голову к своей груди,
Она покорно поклонилась и пробормотала: «Отец, я благодарю Тебя!»

Еще стоит первобытный лес; но вдали от его тени,
Рядом, в своих безымянных могилах, спят влюбленные.
Под скромными стенами маленького католического кладбища,
В самом центре города они лежат, неизвестные и незамеченные.
Ежедневно приливы к жизни отступают и текут рядом с ними,
Тысячи пульсирующих сердец, где их сердце находится в покое и вечно,
Тысячи ноющих мозгов, где их больше не занято,
Тысячи трудящихся рук там, где их перестали от их трудов
тысячи усталых ног, где их путь завершился!

Еще стоит первобытный лес; но под сенью его ветвей
Обитает другая раса, с другими обычаями и языком.
Только на берегу печальной и туманной Атлантики.
Остановились несколько акадских крестьян, чьи отцы из ссылки
Бродили обратно на родину, чтобы умереть на ее лоне.
В койке рыбака колесо и ткацкий станок все еще заняты;
Девы все еще носят свои нормандские чепчики и киртлы из домотканого материала,
И к вечернему огню повторяют рассказ Эванджелин,
Пока из его каменистых пещер соседний океан
Громко говорит и безутешно с акцентом отвечает на вой леса.

Кем был Лот в Библии?

Ответ

Лот был внуком Фарры, сына Харрана, и племянником Аврама (Авраама). Вероятно, он родился в Уре Халдейском. Отец Лота Харран неожиданно умер, и Лота забрала остальная часть его семьи.

В какой-то момент, возможно вскоре после смерти Харрана, дед Лота Фарра решил переселить всю свою семью в Ханаан. Вместо этого они поселились в Харране. После смерти Фарры Господь поговорил с Аврамом и сказал ему возобновить путешествие в Ханаан, пообещав превратить его в великий народ (Бытие 12: 1–3).Аврам отправился в это путешествие, и Лот пошел с ним.

Когда они пришли в Вефиль, пастухи Аврама и Лота поссорились из-за того, что не хватало земли для содержания скота, которым владел каждый мужчина. Итак, Аврам представил Лоту предложение: они разойдутся, и Лот сможет первым выбрать землю, которую он займет (Бытие 13: 8–9). Лот выбрал землю у реки Иордан, так как она была богатой и пышной. Аврам взял другую землю, а Лот оставил своего дядю и поселил свою семью недалеко от грешного города Содома (стих 12).

Последствия эгоистичного выбора Лота вскоре настигли его. Пять местных царей (цари Содома, Гоморры, Адмы, Зебоима и Белы) были подданными царя Кедорлаомера и восстали против него (Бытие 14: 4). Но Кедорлаомер собрал своих союзников и победил восставших королей. Победители захватили все имущество в городах Содом и Гоморра, и они взяли Лота и его семью как часть разграбления (стих 12). Когда Абрам услышал об этом, он и его воины ночью напали на армию Кедорлаомера и победили.Он вернул Лота и его семью, а также все имущество, которое армия взяла из Содома и Гоморры (стих 16). После этого Лот вернулся в Содом.

Но невзгоды Лота на этом не закончились. Содом был очень нечестивым, и, хотя Лот считался праведником (2 Петра 2: 7–8), он позволил своей семье укрепиться в городе и его культуре. Бог решил полностью разрушить Содом, Гоморру и другие города равнины за их великий грех, но по Своей благодати Он послал двух ангелов в Содом, чтобы спасти Лота и его семью от судьбы города.Сидя у ворот города, Лот увидел двух ангелов и, приняв их за обычных людей, пригласил их остаться в своем доме (Бытие 19: 1-2). Ангелы сказали Лоту, что проведут ночь на городской площади, но Лот решительно настаивал, зная, насколько опасны жители города. Ангелы приняли приглашение, и Лот приготовил для них еду и предоставил им место для сна.

Прежде чем ангелы расположились на ночлег, толпа людей со всего города собралась у дома Лота.Они требовали доступа к гостям Лота, чтобы иметь с ними гомосексуальные отношения (Бытие 19: 4–5). Здесь мы можем увидеть, какое влияние город оказал на Лота, потому что, пытаясь защитить людей под его крышей, Лот предложил вместо этого двух своих дочерей (стих 8). Но толпа хотела этих людей, и они попытались ворваться в дом Лота. Два ангела быстро затащили Лота внутрь, закрыли дверь и поразили людей снаружи слепотой. Они приказали Лоту собрать свою семью и немедленно уйти, так как они собирались полностью уничтожить город и всех в нем (стихи 12–13).

Лот говорил со своими зятьями, но они отказались уйти, посчитав предупреждение Лота о надвигающемся суде шуткой (Бытие 19:14). Когда приблизилось время разрушения, Лот все еще колебался, и ангелам пришлось физически вытащить Лота, его жену и двух его дочерей из города (стих 16). Они убеждали Лота отправиться в горы, но Лот попросил разрешения бежать в соседний город Сигор (стихи 17–20). Господь удовлетворил эту просьбу и поклялся пощадить этот город ради Лота.Когда они бежали, жена Лота оглянулась на Содом. За то, что она любила Содом и желала его, Господь превратил ее в соляной столб (стих 26; см. Также от Луки 17: 30–33).

После разрушения Содома и Гоморры Лот боялся оставаться в Сигоре. Поэтому он поселился в горах со своими дочерьми. Он был обездоленным — он потерял все, когда был разрушен Содом, — и поэтому семья жила в пещере (Бытие 19:30). Именно здесь дочери Лота разработали тревожный план, чтобы продолжить семейную линию: они напоили Лота настолько, что он не знал, что происходит, а затем переспали с ним (стихи 31–32).Обе женщины забеременели и родили сыновей по имени Моав и Бен-Амми. Эти два мальчика станут отцами моавитян и аммонитян (стихи 37–38). Много лет спустя, когда израильтяне направлялись в Обетованную землю, Господь повелел Своему народу сохранить моавитян и аммонитян ради Лота (Второзаконие 2: 9, 19).

Большая часть жизни Лота — это картина последствий жадности и негативного влияния греховной среды. Лот знал Бога, но он предпочел жить среди людей, которые приведут его семью к греху и самоуспокоенности.Но история Лота также является иллюстрацией великой милости Бога — несмотря на неудачный выбор Лота, Бог спас его и его дочерей от насильственной смерти в Содоме и сохранил его род на протяжении веков.

«Старуха и ее свинья» и другие цепные сказки типа 2030

Когда она шла домой, она остановилась. Но свинья не перешагнет через перила.

Она пошла немного дальше и встретила собаку. И она сказала ему: «Собака! Собака! Укус свинью. Хрюша не переступит порог, а я не вернусь домой сегодня вечером.»Но собака не стала бы.

Она пошла немного дальше и встретила палку. Итак, она сказала: «Палка! Палка! Бей собаку! Собака не укусит свинью, свинья не перелезет через перекладину, а я не вернусь домой сегодня вечером». Но палка не стала.

Она пошла немного дальше и встретила пожар. Итак, она сказала: «Огонь! Огонь! Обожгите палку. Палка не побьет собаку; собака не укусит свинью; свинья не перелезет через перекладину; и я не вернусь домой сегодня вечером». Но огня не было.

Она пошла немного дальше, и она встретила немного воды.Поэтому она сказала: «Вода! Вода! Погасите огонь. Огонь не обожжет палку; палка не побьет собаку; собака не укусит свинью; свинья не перелезет через перекладину; и я не вернусь домой сегодня вечером. . » Но воды не было.

Она пошла немного дальше и встретила быка. И она сказала: «Вол! Бык! Пей воду. Вода не погасит огонь, огонь не обожжет палку, палка не побьет собаку, собака не укусит свинью, свинья не перелезет через перекладину». Я не вернусь домой сегодня вечером «. Но бык не стал. Она пошла немного дальше и встретила мясника.Поэтому она сказала: «Мясник! Мясник! Убей быка. Вол не будет пить воду; вода не погасит огонь; огонь не обожжет палку; палка не побьет собаку; собака не укусит свинью; свинья победила». Я не перейду через перила, и я не вернусь домой сегодня вечером «. Но мясник не стал.

Она пошла немного дальше и наткнулась на веревку. Поэтому она сказала: «Веревка! Веревка! Повесить мясника. Мясник не убьет вола; вол не будет пить воду; вода не потушит огонь; огонь не обожжет палку; палка не побьет собаку; собака победила». Я укусил свинью, свинья не перелезет через перила, а я сегодня не вернусь домой.»Но веревка не пошла бы.

Она пошла немного дальше и встретила крысу. Поэтому она сказала: «Крыса! Крыса! Грызите веревку. Веревка не повесит мясника, мясник не убьет вола; вол не пьет воду; вода не тушит огонь; огонь не сжигает палку; палка победила». Я не бью собаку, собака не укусит свинью, свинья не перелезет через перекладину, и я не вернусь домой сегодня вечером «. Но крыса не стала.

Она пошла немного дальше и встретила кошку. Поэтому она сказала: «Кошка! Кошка! Убей крысу. Крыса не грызет веревку; веревка не повесит мясника; мясник не убьет вола; вол не пьет воду; вода не тушит огонь; огонь победил». t сжечь палку; палка не побьет собаку; собака не укусит свинью; свинья не перелезет через перекладину; а я сегодня вечером не доберусь до дома.»

Но кошка сказала ей: «Если ты пойдешь к той корове и принесешь мне блюдце с молоком, я убью крысу». Итак, старуха пошла к корове.

Но корова сказала ей: «Если ты пойдешь в тот стог сена и принесешь мне пригоршню сена, я дам тебе молока». Итак, старуха пошла к стоге сена; и она принесла сено корове.

Как только корова съела сено, она дала старухе молока; и она пошла с ним на блюдечке к кошке.

Как только кошка допила молоко, она начала убивать крысу; крыса стала грызть веревку; на веревке стал вешать мясник; мясник начал закалывать быка; вол стал пить воду; вода стала гасить огонь; огонь начал обжигать палку; палка начала бить собаку; собака стала кусать свинью; поросенок в испуге перепрыгнул через перила; И вот в ту ночь старуха вернулась домой.

«Какие у тебя новости сегодня, о Воорачай?» сказал стержень.

«Это мои собственные новости, что я ищу жезл, чтобы возложить его на Миначуг, а она ест мою долю фруктов».

Он добрался до топора.

«Я лично знаю, что я ищу топор, чтобы пожать жезл — жезл, чтобы возложить его на Миначуг, — а она ест мою долю фруктов».

Он достиг камня.

«Какие у тебя новости сегодня, о Воорачай?» сказал камень.

«Это мое собственное известие, что я ищу камень, чтобы гладить топор, топор, чтобы пожать жезл, жезл, чтобы возложить его на Минахейг, — а она ест мою долю фруктов.»

Он дошел до воды.

«Какие у тебя новости сегодня, о Воорачай?» сказала вода.

«Это моя собственная новость, что я ищу — воду к камню — камень к гладкому топору — топор, чтобы пожать жезл — жезл, чтобы возложить его на Минахейг — и она ест мою долю фруктов».

Он подошел к оленю.

«Какие у тебя новости сегодня, о Воорачай?» сказал олень.

«Это мои собственные новости, что я ищу — олень, чтобы плавать воду — воду к камню — камень к гладкому топору — топор, чтобы пожать жезл — жезл, чтобы возложить на Миуахайг — и она ест мою долю фруктов .»

Он подошел к собаке.

«Какие у тебя новости сегодня, о Воорачай?» сказала собака.

«Это моя собственная новость, которую я ищу — собака, чтобы бегать за оленями — олень, чтобы плавать — вода в камень — камень в гладкий топор — топор, чтобы пожать жезл — жезл, чтобы возложить на Минахейг — и она ест свою долю фруктов «.

«Ты не достанешь меня, — сказала собака, — пока не найдешь масла для ног моих».

Он дошел до масла.

«Какие у тебя новости сегодня, о Воорачай?» сказал масло.

«Это моя собственная новость, что я ищу — масло для ног собаки — собака, чтобы бежать олень — олень, чтобы плавать — вода в камень — камень в гладкий топор — топор, чтобы пожать жезл — жезл возложить на Минахайг — и она съела мою долю плода ».

«Ты не поймешь меня, — сказал масло, — пока не найдешь, и мышь соскребет меня».

Он добрался до мыши.

«Какие у тебя новости сегодня, о Воорачай?» сказала мышь.

«Это моя собственная новость, что я ищу — мышь, чтобы соскрести масло — масло к ногам собаки — собака, которая бежит оленем — олень, чтобы плавать в воде — вода к камню — камень к гладкому топору — топор, чтобы пожать жезл — жезл, чтобы возложить его на Минахайг, — и она съела мою долю плода.»

Он подошел к коту.

«Какие у тебя новости сегодня, о Воорачай?» сказал кот.

«Это мои собственные новости, которые я ищу — кошка охотится на мышь — мышь, чтобы соскрести масло — масло к ногам собаки — собака бежит оленем — олень плавать в воде — вода в камень — камень погладить топор — топор, чтобы пожать жезл — жезл, чтобы возложить на Минахейг — и она съела мою долю фруктов ».

Он подошел к корове.

«Какие у тебя новости сегодня, о! Воорачай?» сказала корова.

«Это мои собственные новости, которые я ищу — молоко для кошки — кота, чтобы охотиться на мышь — мышь, чтобы очистить масло — масло для ног собаки — собака, чтобы бегать оленями — олени, чтобы плавать в воде — вода к камню, камень к гладкому топору, топор, чтобы пожать жезл, жезл, чтобы возложить его на Минахейг, — и она съела мою долю фруктов ».

Он подошел к сараю Джилли.

«Какие у тебя новости сегодня, о Воорачай?» сказал сарай Гилли.

«Это моя собственная новость, что я ищу — шепот для коровы — корова проливает молоко для кошки — кошка — для охоты на мышь — мышь — для очистки масла — масло для ног собаки — собака бежит олень — олень плывет вода — вода к камню — камень к гладкому топору — топор, чтобы пожать жезл — розга, которую нужно возложить на Минахейг — и она ест мою долю фруктов.»

«Ты не получишь от меня шепота, — сказала гилли из сарая, — пока ты не принесешь мне боннах от месившей жены».

Он подошел к месившей жене.

«Какие у тебя новости сегодня, о Воорачай?» сказала замесившая жена.

«Это мои собственные новости, которые я ищу — боннах к жильцам сарая — шепот коровам с жильцов сараев — молоко от коровы к кошке — кошка будет охотиться на мышь — мышь соскребет масло — — масло для ног собаки — собака, чтобы бежать олень — олень, чтобы плыть в воде — вода в камень — камень в гладкий топор — топор, чтобы пожать жезл — палка, чтобы возложить на Минехейг — и она съела мою долю фрукты.»

Мурачуг взял с собой сито для свиней. Он добрался до воды, и каждая капля, которую он бросал в сито для свиней, проникала сквозь нее.

На его голову налетел худи, и она закричала: « Gawr-rag, gawr-rag (немного глупо, немного глупо)».

«Ты прав, толстовка с капюшоном», — сказал Мурачуг.

« Crèah rooah s ‘còinneach, crèah rooah sòinneach, », — говорилось в толстовке с капюшоном.

Мурачуг добавил к нему crèah rooah s ‘còinneach (коричневая глина и мох), и он принес воду месившей жене — и он получил боннах от месившей жены к жильцам сарая — шепот от жильцов сарая к жильцам. корова — молоко от коровы до кошки — кошка, чтобы охотиться, мышь — мышь, чтобы очистить масло — масло для ног собаки — собака, чтобы бежать оленем — олень, чтобы плавать в воде — вода в камень — камень в гладкий топор — топор, чтобы пожать жезл, — жезл, чтобы возложить на Минехейг — и она съела его долю фруктов.

И когда вернулся Мурачуг, Миначаг только что ВРЕМЯЛСЯ.

Вернуться к содержанию.

Шотландия

Lang syne, когда гуси были свиньями,
И индейки жевали табак,
И птицы большие свои гнезда в старых мужских бородах,
И косили дельт потавтоэти —

Была жена, которая жила в маленьком домике рядом с собой, и, когда она однажды кормила дом, она нашла два пенни. Так что она подумала про себя, что бы она делала со своими двумя пенни, и в конце концов она подумала, что не может сделать лучше, чем банды, идущие на рынок и покупающие ребенка.Саэ она пошла на рынок и схватила хорошего парня. И поскольку она была gaun hame, она заметила красивый автобус ягод, росший рядом с брига. И она говорит парню: «Малыш, малыш, держи меня в доме, пока я не выкураю свою милую, милую ягодку».

«Честно говоря, нет, — говорит ребенок, — я не буду держать твой дом, пока ты не соберёшь свой прекрасный ягодный кучу ягод».

Затем жена подошла к собаке и сказала: «Собака, собака, кусай, малыш. Малыш Винна, держи мой дом, пока я не собью ягодки».

«Дело, — говорит собака, — я не укушу ребенка, потому что он никогда не причинял мне вреда.»

Затем жена подошла к посоху и сказала: «Посох, посох, забастовочная собака; для собаки Винна кусает ребенка, а ребенок Винна хранит мой дом» и т. Д.

«Дело, — говорит персонал, — я выигрываю, бью собаку, потому что собака никогда не причиняла мне ничего плохого».

Затем жена подошла к огню и сказала: «Огонь, огонь, сожги посох. Посох, Винна, бей, собака, укус ребенка» и т. Д.

«Дело, — говорит огонь, — я выиграю сжечь посох, потому что посох никогда не причинил мне вреда».

Жена: «Вода, вода, черный огонь.Fire winna, пр.

«Дело, — говорит вода, — я выигрываю огонь, потому что огонь никогда не причинял мне никакого вреда».

Жена: «Бык, вол, пей воды. Water winna slocken fire» и т. Д.

«Дело, — говорит вол, — я хорошо пью воду, потому что вода никогда не причиняла мне никакого вреда».

Жена: «Топор, топор, вол упал. Бык винна пьет воду» и т. Д.

«Дело, — говорит топор, — я победил вола, потому что вол никогда не причинял мне никакого вреда».

Жена: «Кузнец, кузнец, гладкий топор. Топор Винна» и др.

«Дело, — говорит кузнец, — я добился гладкого топора, потому что топор никогда не причинял мне никакого вреда.»

Жена: «Веревка, веревка, кузнец. Кузнец Винна гладкий топор» и др.

«Дело, — говорит веревка, — я выиграю, кузнец, потому что кузнец никогда не делал мне ничего плохого».

Жена: «Мышь, мышка, перерезать веревку. Веревка Винна Ханг Смит» и т. Д.

«Дело, — говорит мышь, — я перерезал веревку, потому что веревка никогда не причиняла мне никакого вреда».

Жена: «Кошка, кошка, убей мышь. Мышь Винна перерезает веревку; веревка Винна Хэнг Смит; кузнец Винна гладкий топор; топор Винна упал вол; Бык Винна пьет воду; вода Винна слокен огонь; огонь Винна сжигает посох; персонал Винна забастовку собаки; собака Винна кусает ребенка; малышка Винна охраняет мой дом, пока я не соберу свои ягоды.»

«Дело, — говорит кот, — я убью мышь, потому что мышь никогда не причиняла мне вреда».

Жена: «Не надо, и я дам вам молоко и хлеб».

Вот кот с мышью, мышь с веревкой, веревка с кузнецом, кузнец с топором, топор с волом, вол с водой, вода с огнем , и огонь для посоха, и посох для собаки, и собака для ребенка, и ребенок хранит дом жены, пока она не приготовит свой прекрасный куст ягод.

Шотландия

Там волшебница, она чистит свою толстовку на ярмарке, она веет два гроша. И она ехала на рынок, и она была ребенком. И она сказала: «Ребёнок, малыш, рин хаме, лейк хоз, иди снова, пока я не соберу шайбу, которая прилипнет к моей прекрасной пижаме».

«Да ладно тебе, — сказал мальчик, — я буду полоскать хаме, лейк луба, приду еще раз; ты не можешь сделать йерсель».

Жена сказала собаке: «Собака, собака, кусай ребенка; малыш Винна рин хаме, лейк хоз, иди еще раз, пока я не соберу шайбу, которая прилипнет к моей прекрасной подруге».»

«Niver a lenth, — сказала собака, — я укушу козленка; козленок причинил мне только зло».

«Палка, палка, динь собачка. Собака Винна кусает ребенка, малыш Винна Рин хаме» и т. Д.

«Niver a lenth», — сказал посох, — «я буду ловить собаку?

«Огонь, огонь, жечь палку; палка Винна Динг собака, собака Винна укус малыша, Кид Винна Рин» и т. Д.

«Niver a lenth, — сказал огонь, — сожгу ли я палку; палка не причинила мне никакого вреда».

«Воды, поливать, тушить огонь; огонь, винна, сжигающая палка, палка, винна, собака» и т. Д.

«Niver a lenth, — сказал водяной, — я потушу огонь; огонь niver не причинил мне ничего плохого».

«Бык, вол, пить воду; вода винна тушить огонь; огонь винна сжигать палку» и т. Д.

«Niver a lenth, — сказал бык, — вода niver мне только больно».

«Экс, Экс, заколите вола; вол винна пьет воду; воду винна тушит огонь; огонь» и т. Д.

«Niver a lenth», — сказал Экс, — «воловник мне очень плохо».

«Кузнец, кузнец, смее-экс; айш-винна убивает быка; быка» и т. Д.

«Niver a lenth, — сказал кузнец, — aix niver сделал мне только больно».

«Веревка, веревка, кузнец; кузнец Винна Смее Экс; Экс Винна» и т. Д.

«Niver a lenth», — сказала веревка, — «кузнец Niver мне очень плохо».

«Лосик, лосось, грызть веревку; веревка Винна Ханг Смит; кузнец» и т. Д.

Нет, на этот раз колдунья сидит, а англичанин поет, пока не спит. Итак, жена сказала: «Бонни, кэтти, джин, ты вуд так луси, я тебе дам хорошего молока этой породы».»

Итак, кошачий лосось, лосенок на веревке, веревка у кузнеца, кузнец в Эксе, и у быка, и бык в воде, Воды в огонь, огонь в палку, палку в собаку, в собаку, у ребенка, и у ребенка побежал хейм, лейкит в шланг, снова кулачок, пока жена не додерит, что шайба прилипнет до ее прекрасной подруги.

Другая версия финала такова: детка сбежала на бригаду заводной мельницы и сломала себе шею.

Норвегия

Жила-была женщина, у которой были сын и коза. Сына звали Эспен, а козу — Няня. Но они не были хорошими друзьями и не ладили друг с другом, потому что коза была развратной и своенравной, как и козы, и она никогда не пойдет домой в нужное время к ужину. Так случилось, что однажды вечером Эспен пошел за ней домой, и, когда он долго искал ее, он увидел Няню высоко, высоко на скале:

«Моя дорогая няня, ты не должна больше оставаться там наверху; ты должна идти домой, сейчас только время ужина.Я так голоден и хочу поужинать ».

«Нет, я не буду, — сказала няня, — не раньше, чем закончу травить эту кочку, и эту кочку, и эту, и ту кочку».

«Тогда я пойду и расскажу маме», — сказал мальчик.

«Чтобы ты мог, и тогда я останусь есть в мире», — сказала няня.

Итак, Эспен пошел и рассказал своей матери.

«Подойди к лисе и попроси его укусить няню», — сказала его мать.

Парень подошел к лисе. «Милая лисичка, укуси няню, потому что няня не вернется домой вовремя.Я так голоден и хочу поужинать, — сказал Эспен.

«Нет, я не хочу портить морду о свиной щетиной и козьей бородой», — сказал лис.